Юрий Леднев - Странный остров

— Ты не права!!!

В глазах Ольги сверкнул злой огонек. Она взяла кипу газет и швырнула ее на стол перед носом мужа:

— Вот, читай! Там есть все, о чем ты хочешь поведать людям!

— Но я не могу заставить себя заняться сейчас другой темой! Я — поэт, а не работник бытового обслуживания, работающий на заказ! — защитился Юрий от напора логики жены, хотя и был почти наполовину переубежден.

Ольга, не выдержав упрямства мужа, отчаянно зарыдала и убежала в спальню. Повалившись на кровать, она орошала слезами обиды подушку.

А муза Эрато, в безнадежности взмахнув крыльями, улетела из дома поэта через кухонную форточку. Она сама была женщиной и хорошо знала силу соленой водички, вытекающей из глаз слабого пола. Каждая ее капелька способна размыть даже самую твердую, как скала, волю мужчины.

Надрывные всхлипывания жены заставили поэта бросить свое творчество и пойти в спальню за умиротворением. Прижимая к себе мокрое от слез лицо дорогой супруги, он гладил ее волосы и приговаривал:

— Ну что ты, глупенькая? Не плачь. Разве я зверь какой. Тише — разбудишь дочь. Ладно, я завтра позвоню в издательство…

Так первый после возвращения Юрия с острова конфликт между супругами закончился, как говорится, полюбовно.

А утром, собравшись на работу, целуя мужа, Ольга неожиданно сказала:

— Милый, тебе надо провериться на СПИД. Это можно сделать анонимно… — И улыбнулась ясным солнышком.

— Зачем? — опешил Юрий от предложения жены.

— Сейчас по всему миру гуляет страшный вирус. Ты был на острове достаточно долго, чтобы… подцепить его.

— Но там не было женщин, только манекенки! У них не может быть никакого вируса! — возразил Юрий.

— Я тебя прошу. Вот тебе номер телефона. Позвони и договорись… — Сунув удивленному мужу бумажку с записанным на ней номером телефона, она взяла за руку дочь, чтобы по дороге на работу отвести ее в деткомбинат, и вышла.

Сунув в карман халата бумажку с номером телефона консультации, Юрий убрал со стола посуду и помыл ее. Потом почистил пылесосом пол.

Ровно в десять ноль-ноль он позвонил редактору издательства и обещал принести рукопись книги хоть сейчас.

— А, это ты! — удивленно промычал редактор. — У нас тут получилась небольшая заминка с тобой. Ты куда-то пропал, и мы решили, что… — Он зловеще замолк.

— Что решили? — вздрогнул Юрий.

— Ну, срок подачи рукописи у тебя прошел. Мы думали: ты не хочешь издаваться у нас. Понимаешь, сейчас такая ситуация: у читателя неожиданно появился большой спрос на вещи, которые у нас лежали лет двадцать. И, помолчав, как-то неопределенно сказал: — Ладно, тащи свою книгу, решим, наверное…

После посещения редактора, который безжалостно раздраконил многие его стихи и изрядно исчеркал рукопись, что было совершенно новым для Юрия во взаимоотношениях с издателем, ему пришлось целых три дня безвыходно работать над замечаниями, доводя рукопись до кондиции. Замечания и поправки редакторов в рукописях издающихся авторов — дело обычное. Но на этот раз они немало удивили его: перед строками, которые раньше редактор хвалил, теперь стояли знаки вопроса, и наоборот, те, что были им же когда-то разруганы, отмечены редакторскими «хор» с восклицательным знаком. Удивительная метаморфоза для литературы в столь короткий срок! Но дальше пошло еще удивительнее…

— Хвалю! — сказал редактор, увидев, что все его замечания и поправки выполнены добросовестно, но посоветовал поэту поработать еще, вернув рукопись на очередную доработку. И рассказал, как на Правлении Союза писателей досталось секретарю за то, что тот купил на валюту хрустальные люстры по такой бешеной цене, что на эту сумму в Финляндии можно было приобрести несколько вагонов хорошей бумаги для печатания книг. На вопрос Юрия, что же ему за это будет, редактор сказал:

— Придется люстры из кабинета убрать!

Возвращаясь из издательства, Юрий еще на лестнице услышал, как у него дома надрывается телефон. Быстро отперев дверь, он кинулся к телефону.

— Алло!

— Привет, старина. Это я, — раздался в трубке голос Георгия. Как поживаешь?

— В трудах и заботах. Переделываю свою книгу для издательства.

— Переделываешь?! Почему же?

— Редактор говорит, что у меня много в стихах инструктивного идеала и меньше художественного…

— Так и сказал?

— Да, именно так.

— Подожди, я запишу это определение…

Подождав, пока философ запишет заинтересовавшее его изречение, Юрий спросил: