Дэйв Крик - «Если», 2000 № 12

— Мне повезло меньше, — сухо признался Дым.

Староста долго, испытующе смотрел ему в глаза.

— Сперва страшно было, — наконец признался староста. — Теперь — легче. Волков нет. Жратвы навалом. Летом — подножная, зимой Хозяин брикетную дает, да не такую, как мы привыкли, а куда как посочнее. Правда, ты, наверное, брикетной не пробовал? Ты же чиновник.

— Пробовал, — сказал Дым.

Староста, кажется, слегка смутился:

— Ну вот… Вот так. Живем понемножку.

— Не скучно? — спросил Дым.

Староста хмыкнул:

— С волками оно, конечно, веселее.

— Детей учите?

Староста неопределенно развел руками:

— Которые хотят, тех учим. Но многие не хотят. Не все молодые читать умеют. А что делать? Такая жизнь… Не надо им читать. Не нравится.

Дым прикрыл глаза:

— Представь себе, что ты в Высоком доме. Что тебя пригласили как консультанта, что говорят о переселении к Хозяевам. И что некто, противник такого переселения, говорит: там мы выродимся, превратимся в обыкновенное стадо. Окончательно растратим знания и опыт, которыми владели предки. Ты сможешь возразить?

— Сроду я не был в Высоком доме, — с неприязнью сказал староста. — Я и в столице всего раз был.

— Что ты возразишь?

Что им милее власть, — староста насупился. — Пока они сидят в Высоком доме, пока решают, кому сколько брикетов на зиму, — вроде как при власти. А когда окажутся под Хозяевами — тогда и Высокий дом не нужен. Никто не нужен. А кто хочет учиться — пусть учится, пожалуйста. Я и своим говорю: учитесь.

— А книг много? — спросил Дым.

Староста пожал плечами:

— Штук шесть. Учебники по математике, по инженерному делу…

Дым помолчал. Староста смотрел настороженно — ждал подвоха.

— Ты доволен жизнью? — спросил наконец Дым.

— Въедливый ты, — проворчал староста. — Чувствуется, что чиновник. А простой человек не спрашивает себя, доволен он жизнью или нет. Он просто живет. Детей растит…

— Тех, которые не лишние, — заметил Дым.

— Идиот! — рявкнул хозяин так, что сопение в комнате разом оборвалось. — Язык укороти, надзиратель стриженый! Я же вижу, как ты смотришь, мы-де свободу предали, под Хозяином живем, как скоты. А вот и нет! Свободные мы, посвободней некоторых. Живем мирно, никому не мешаем, всем довольны!

Дым молчал.

На другой день он вернулся к Хозяевам. Тот, с темными щитками на глазах, удивился его возвращению.

— Ты войдешь, — спросил Хозяин, — или останешься снаружи?

— Войду, — сказал Дым.

Ему до странности хотелось простора и пустоты хозяйского жилища. Наверное, давали о себе знать двое суток в тесном доме старосты.

Странно. Прежде Дыму никогда бы не пришло в голову называть такой дом — тесным.

— Я думал, ты останешься с ними, — сказал Хозяин. — Все ваши, те, кто приходит, хотят такой жизни. Хотят туда.

Дым молчал.

Он порывался сказать, что Лес-Лановой расписывал стены своего дома цветами, а Дива Донна замечательно поет. Что цивилизация — не сборище разумных животных, что не все, живущие стадом, видят смысл жизни в одной только жвачке. Жить вместе — не обязательно быть безмозглой скотиной. Ему хотелось говорить и говорить, изливать свою обиду, непонимание и злость — но он молчал, потому что Хозяин все равно не понял бы его.

Да и он, Дым, никак не мог понять Хозяина.

И ведь были волки. Время шло, а волки никуда не девались.

— Арти-Полевой изобрел специальные маячки, чтобы отпугивать волков, — сказал Дым, когда молчание затянулось. — Но волки смогли адаптироваться.

— Вряд ли он придумал их сам, — сказал Хозяин. — Похожие технологии когда-то существовали у нас, вероятно, он вычитал в каком-нибудь старом источнике.

— Нет, он их изобрел, — упрямо повторил Дым.

Хозяин не поверил ему. Высокие острые плечи поднялись и опустились: этот жест означал, что Дым может сколько угодно тешить себя иллюзиями, мнение же Хозяина не переменится ни на стебель.

— Я хочу спросить тебя, — сказал Дым. — Первое. Ты согласился бы принять на своих землях еще несколько общин: много, очень много, миллион… людей? Таких, как я.

Хозяин понял, и Хозяин умел считать.

— А второе? — спросил он.

Дым огляделся; на стене напротив — для удобства Дым определил эту плоскость как стену — лежала проекция огромного пастбища. Медленно, по широкому кругу двигались стада — неправильной формы, светлые, и видом своим, и манерой передвигаться похожие на белые облака в полуденном небе. Справа ровной линией стояли хлева; слева красными огоньками подмигивали «огневые точки» — автоматические убийцы волков.