Дэйв Крик - «Если», 2000 № 12

Различие можно подчеркнуть и иным способом: столкнуть в книге полярные точки зрения, ответственность за каждую из которых берет на себя один из соавторов. В романе Г. Л. Олди и А. Валентинова «Нам здесь жить» этот прием стал средством развития сюжета, а в «Рубеже» обрел едва ли не онтологическое значение. Впрочем, можно поспорить о том, создают ли в последнем романе единую картину мира взгляды восьми главных героев, а следовательно, и авторские индивидуальности.

«Спонтанное» соавторство подарило нам несколько экспериментальных книг (в самом деле, стоит ли начинать такое предприятие, чтобы писать банальности!). Но у книг этих есть, как правило, еще одна, куда менее симпатичная черта: дух капустника, который, впрочем, зачастую проникает и в «сольные» романы. Если такова природа таланта одного из соавторов или же если книга и задумывалась как пародия — откровенно капустнические интонации вполне допустимы. Но, к сожалению, иногда и в серьезных книгах появляются интонации «междусобойчика». Искусство — это, конечно, игра, но бывает и переигрывание.

«Не представляю, как можно вдвоем описать все нюансы и перипетии несчастной любви — ведь это обязательно означает: обнажить перед соавтором что-то очень личное, тайное, воспаленное, больное. Реалистическая литература требует (в идеале), чтобы человек раскрывался нараспашку, весь, без оглядки — это возможно (по-моему) только, когда ты сам с собой наедине. Невозможно представить себе Достоевского, пишущего (в полную силу) с соавтором. А Алексея Толстого, который пишет с соавтором «Гиперболоид», я могу себе представить без всякого труда».

Эти слова Бориса Стругацкого — конечно же, не только критика, но и самокритика. И в них, наверное, немало правды. Но неужели соавторы обречены создавать бесконечные «Гиперболоиды», не надеясь подняться до высот «Братьев Карамазовых»? Вряд ли. Юрий Тынянов не зря сравнивал литературу с Колумбом: ей заказывают Индию, а она открывает Америку. Предсказать ничего нельзя. Можно надеяться.

— Ну, Мишка, — говорю, — ты специалист. Что варить будем? Только такое, чтоб побыстрей. Есть очень хочется.

— Давай кашу, — говорит Мишка. — Нашу проще всего.

— Ну что ж у кашу так кашу.

Высокая трава ходила волнами — тяжелая от сока, темная, густая. От терпкого травяного запаха мутилось в голове.

Кими-Полевой вел свой маленький дозор сотни раз исхоженной тропкой, вдоль границы, вдоль линии маячков. После ночной грозы следовало проявить бдительность — и возвратиться на заставу в твердой уверенности, что ни один маячок не пострадал.

Кими должны были отпустить домой еще месяц назад. Срок его службы закончился и того раньше — весной; Кими готовился поступить в инженерную школу, носившую имя его деда, Арти-Полевого. Но приемные экзамены закончились, а служба продолжалась, никто не собирался демобилизовывать Кимин призыв, хотя на заставе полным-полно было первогодков, неумелых, но старательных, вот как те двое, что шли сейчас за Кими, будто за поводырем — след в след.

Ото всех троих разило дегтем. Все трое парились в пропитанных спецсоставом комбинезонах; едкая вонь должна была скрывать их собственный запах — на случай, если линия маячков все-таки повреждена. Правда, Кими знал, что пропитка помогает лишь в трех случаях из десяти. Волки без труда связывают вонь комбинезонов и запах жертвы.

Волки.

Для тех двоих, что шли за ним след в след, это было просто страшное слово. Волков они видели только на учебке, издали — в подзорную трубу.

Кими тоже никогда в жизни не видел вблизи настоящего волка — но три сезона на заставе давали ему право думать о первогодках снисходительно, свысока.

Трава ходила ходуном справа и слева от тропинки. По левую руку, на расстоянии трех волчьих бросков (теперь я долго еще буду мерить расстояния волчьими бросками, подумал Кими), тянулся осыпавшийся ров, обозначавший границу. И через каждые сто шагов — изобретение великого Киминого деда, отпугивающий маячок, поставивший точку в извечной борьбе с волками.