Журнал «Если»: «Если», 2012 № 09

Ленор положила ладони ей на живот, кожа была прохладной на ощупь и туго натянутой, мышцы напряглись, точно в ожидании удара. Она постаралась, чтобы ее прикосновение было легким, как перышко, попробовала вообразить, что успокаивает испуганного котенка. Кожа под ее ладонями согрелась.

Суккуб судорожно втянула воздух. Сам ее запах переменился, из него исчезла всяческая притягательность, зато появились металлические нотки. Она свернулась калачиком спиной к Ленор, и волосы упали ей на лицо занавесом.

Ленор обняла ее сзади — не как куртизанка обнимает любовника или одна женщина может обнимать другую, а как если бы укачивала дитя. Кое-кто из мужчин, возможно, ее осудил бы, потому что за тысячелетия своего существования суккуб, без сомнения, забрала немало жизней. Но она давно уже свыклась с жизнью вне рамок строгой морали своего отца.

Проснувшись, она увидела, что свечи догорели, превратившись в лужицы воска. Сквозь занавеси сочился бледный свет. Объятия ее были пусты.

Суккуб стояла у кровати, тень среди теней, узор серебром на фоне умирающей ночи. Ее прекрасную шею обвивали бесчисленные цепочки, такие тонкие, что казались лишь металлическими нитями. На каждой покачивался ослепительный рубиновый камень.

Со слабым перезвоном цепочек суккуб подошла на пару шагов. С приближением рассвета она уже испарялась как роса. Подняв руки, лишенные красок и почти прозрачные, она сняла через голову одну цепочку и протянула ее Ленор.

Тонкая, как паучья нить, цепочка легла ей в ладонь. Одинокий рубин мигнул раз-два, быстро-быстро.

— Это сердце мужчины. Не знаю какого.

— Ты крадешь сердца?

Ответом стала призрачная улыбка:

— Я ничего не краду. Я собираю то, что мне предлагают те, для кого оно больше не имеет ценности. Ты, возможно, найдешь ему лучшее применение. Я… я не смогу запомнить тебя… может, только через пустоту на месте сердца, которым когда-то владела? Тебе это понятно? Давление стольких сердец?

Неужели кто-то способен выносить подобное?

Ленор сомкнула пальцы на сердце. Она смежила веки, а когда открыла глаза, то в комнате оказалась одна.

Неделя пролетела за множеством забот, были долгое возвращение в собственный дом, последние сборы, записка от лорда Роберта с выражением глубокой благодарности и, наконец, отбытие из города. Ленор спала столько, сколько позволяли покачивание и тряска, иными словами, отдыха ей перепало много больше, чем в наемной повозке. В дорогу она надела безукоризненно респектабельное платье, к тому же на размер больше — как для удобства, так и потому, что оно меньше любого другого туалета в ее гардеробе способно было вызвать ссору с отцом.

Проснувшись, когда кучер остановился напоить лошадей, Ленор воспользовалась случаем размять ноги. Она столько времени проводила в четырех стенах, что все вне их, даже конюшни, поилки для лошадей, дорожная грязь и конский навоз, вызывало у нее любопытство. Лакеи лорда Роберта держались с безупречной учтивостью, но она знала, кем они ее считают: женщиной со свободными нравами и могущественными друзьями.

После одной такой остановки она достала пачку писем. Отцовские были короткими. Примечательными более тем, о чем не говорили, нежели, о чем он писал. Но письма более старые были от ее младшей сестры, отосланные без ведома и дозволения отца…

Страницы были исписаны вкривь и вкось и полны веселой болтовни, поскольку Элизабет, избалованная любимая дочка, свои дни проводила за тем, что сперва влюблялась, а потом бросала поклонника. Нынешнее ее увлечение началось, как и все прочие, с игривого флирта, но понемногу в болтовне Элизабет исчезли преувеличения и вычурные эпитеты, сменившись безыскусными и едкими, потом даже горькими фразами. А меж все более отчаянных строк Ленора прочла и печальный конец всего приключения. Любовник ею пресытился. Пустяковому роману пришел конец. Бедняжка Элизабет, так попалась…

«Никто не умирает от разбитого сердца». Но отчаяние способно подорвать и без того ослабленное здоровье. В семье ни у кого нет туберкулеза (Ленор сама обладала отменным здоровьем), но прочие хвори могут быть не менее смертельны.

«Она зовет тебя», — написал сэр Элвард Хасленд, и по раздраженно неровным строкам Ленор поняла, какого труда ему стоило вывести следующие слова: «Приезжай домой».

Аккуратно сложив письма, она стала бездумно смотреть на серо-бурые поля, стараясь не вспоминать, как он ее выгнал.