Брайан Олдисс - Сад времени

Отчет предназначался для ушей Хауэлса, который принимал любую болтовню. Оттого Буш добавил к общеизвестному совсем немного новых сведений о прошлом, хотя отчет и содержал результаты его долгих исследований долготы первобытных лет; согласно им, долгота уменьшалась с течением времени. Буш установил, что год кембрийского периода состоит приблизительно из четырехсот двадцати восьми дней. Он также внимательно изучил воздействие КСД и Странствий на человеческий организм. Так-то оно так; однако гигантская доля отчета состояла из чисто личных размышлений и замечаний, имеющих мало связи с наукой; описаний людей, встреченных им во время Странствий. И все это было пересыпано обычными (но для людей непосвященных — весьма странными) заметками и наблюдениями художника.

Так что к тому моменту, когда докрутился последний блокнотик (а все прослушивание растянулось на два с лишним часа), Буш не смог заставить себя поднять глаз на Франклина. Ему казалось, что все эти два часа Франклин разрастался и раздувался, заполняя своей тушей всю комнату; тогда как он сам, наоборот, съеживался и пытался вжаться в стул.

Но Франклин заговорил на удивление ровно и мягко:

— Вы вот что скажите: чем, по-вашему, занимается этот Институт?

— Ну… я… я, знаете ли, не ученый и к точным формулировкам не привык. Энтони Уинлок и его со-исследователи открыли неизвестные дотоле свойства КСД, и тем самым получили доступ в новые коридоры сознания — те, которые позволили преодолеть барьер, отгораживавший раньше человечество от вселенского Времени. Отсюда и Странствия Духа. Вот, в самой упрощенной форме, так… В общем, сейчас Институт — генератор всей Странственнической деятельности, и задача его — глубокое научное исследование прошлого. Как я только что сказал…

— То, что вы сказали, к сожалению, не ново. А теперь будьте любезны, укажите, где же именно ваше «глубокое научное исследование прошлого»?

Магнитофон тихо урчал в углу, фиксируя для потомства неверный голос Буша. Он понял, что его заманивают в ловушку, и немного взял себя в руки:

— Я не занимаюсь чистой наукой, я ведь всего лишь художник. Сам доктор Уинлок лично беседовал со мной перед началом Странствия. Он считал, что видение художника полезно для его исследований почти в той же мере, что и… что и видение ученого. Ну и потом… считается, что я по всем параметрам идеально подхожу для Странствий. Я перемещаюсь во времени быстрее многих, и рекорд в приближении к «настоящему» пока тоже мой. Да ведь все это есть в вашей Картотеке!

— Но все-таки как же вы содействуете «глубокому научному исследованию», о котором уж полчаса как толкуете?

Ну словно говоришь со стеной!

— Хорошо, объясняю снова — вам и вашему магнитофону: я НЕ ученый. Меня куда больше интересуют… интересуют люди, если вы понимаете, о чем я говорю… Черт побери, я исправно выполнял работу, за которую мне платят. И раз уж об этом зашел разговор, вы мне кое-что должны.

Франклин мигнул, как перегорающая лампочка.

— А я думаю, судя по вашему отчету, что вы начисто игнорировали научную сторону дела. Давайте признаем начистоту: вы провели там два с половиной года, пролеживая бока и прохаживая подошвы в свое удовольствие.

Про себя Буш, хоть и весьма неохотно, осознал правоту этих слов. «Хорошо еще, — подумал он, — что этой горе мяса нет никакого дела до моих туманных рассуждений».

А Франклин вдруг перегнулся через стол (насколько позволяло пузо), и глазки-лампочки замигали перед самым лицом Буша.

— Назначение и задачи Института теперь изменились, да будет вам известно. Ваши сведения устарели — теперешние наши заботы куда важнее ваших «глубоких научных исследований». Так что выкиньте их поскорей из головы, если есть из чего выкидывать. Вот видите — мы на вашей стороне.

Франклин с явным любопытством ожидал реакции Буша на это откровенное заявление. А Буш был слишком потрясен и пристыжен, чтобы быстро придумать ответ. Считая себя художником, он в своей гордыне противопоставлял себя науке, как бы защищая этим свое важное, частное, от неважного общего. И вдруг осознал, как мелка и самонадеянна была его бравада. Теперь получалось, что его прежнее заблуждение поддерживало новоявленную оппозицию науке в лице Франклина, которая (это Буш чувствовал в самом воздухе душной каморки) противопоставила себя всем человеческим ценностям. И если Франклин, пусть даже в шутку, причислил его к своим сторонникам, тогда все последние годы его, Буша, жизни были сплошной ошибкой.