Брайан Олдисс - Градгродд

— Итак, следуя рассуждениям власть предержащих, мы должны разобрать эти создания по винтикам. Использовать их с максимальной пользой!

Эйнсон потер лоб. Война! Очередное безумие! Эта мысль никогда не приходила ему в голову.

— Я знал, что это случится! Я знал! Итак, они собираются вспороть живот нашим двум ВЗП. — Его голос походил на скрип двери.

— Они собираются сделать самые безопасные сечения: погрузить электроды в мозг для обнаружения реакции на боль, немножко перегрева здесь, переохлаждения там. Короче говоря, они попытаются выяснить, действительно ли ВЗП не чувствуют боли, и если это так, то обусловлено ли это генетически или присутствием неких антител. Я высказался против опытов, хотя с тем же успехом мог бы и промолчать. И растерян я не меньше тебя.

Эйнсон сжал кулаки и яростно потер ими около своего желудка.

— За всем этим стоит Латтимор. С первого взгляда я понял, что он мой враг! Тебе никогда не следовало позволять этого…

— Брюс, перестань дурить! Латтимор с этим никак не связан. Неужели ты не понимаешь, что это закон подлости: всегда, когда имеешь дело с чем-нибудь важным, случается чертовщина. Ультиматум предъявляет, как правило, тот, у кого власть, а не знания. Порой я думаю, что люди и впрямь сошли с ума.

— Они все спятили. Вообрази — не упрашивать меня на коленях полететь на «Ганзасе»! Я обнаружил этих существ, я знаю их! Я необходим «Ганзасу»! Михаил, ты должен сделать все, что в твоих силах, ради старого друга.

Пазтор мрачно покачал головой.

— Я ничего не могу сделать для тебя. Я уже объяснил, почему в настоящий момент не пользуюсь популярностью. Ты должен сам сделать все возможное, как и любой на твоем месте, только учти, что война продолжается.

— Теперь ты используешь тот же самый предлог! Люди всегда были против меня, всегда — мой отец, моя жена, мой сын, теперь ты. Я думал лучше о тебе, Михаил. Это публичное оскорбление, если я не буду на борту «Ганзаса», когда он войдет в вакуум, и тогда я не знаю, что сделаю, Михаил.

Михаил неуютно поежился, обхватив стакан виски, и уставился в пол.

— В действительности ты и не ожидал от меня ничего большего, Брюс. В глубине души ты понимаешь, что ни от кого нельзя никогда ожидать большего, чем получаешь.

— Разумеется, не стану ожидать на будущее. Ты ведь не удивляешься тому, что люди становятся все более и более ожесточенными. Мой Бог, ради чего же тогда стоит жить?

Он встал, стряхивая пепел с сигары в утилизатор:

— Не провожай меня.

Он вышел в состоянии, близком к стрессу, обогнал секретаршу, делавшую вид, будто происходящее совершенно ее не интересует. Конечно, его утешало, что он заставил этого маленького притворщика венгра почувствовать, как глубоко могут страдать некоторые люди, не позируя ни перед кем.

Постепенно он вернулся к своим прежним мыслям. Поисками новых планет, со всеми неизбежными восторгами и разочарованиями, занимаются не только для того, чтобы в один прекрасный день обнаружить такую цивилизацию, для любого самого чувствительного представителя которой жизнь не являлась бы тяжким бременем. Нет, здесь была и другая сторона медали!

Ты отправляешься в путешествие еще из-за того, что жизнь на Земле среди подобных тебе — настоящий ад.

Нельзя сказать, чтобы на космических кораблях все обстояло так уж замечательно — например, этот проклятый Баргероун, главный виновник случившегося, — но там каждый хотя бы знал свое место, свои обязанности, за невыполнение которых нес заслуженное наказание. Быть может, в этом заключается секрет особого духа, наполнявшего сердца всех великих исследователей!

Неведомые пространства не таят тех опасностей, которые подстерегают в кругу друзей и близких. Уж лучше зло неизвестное, чем хорошо знакомое!

Он приближался к дому с чувством злого удовлетворения. Ведь он всегда знал, что все обернется именно так!

Когда главный исследователь ушел, Михаил Пазтор допил стакан, поставил его на место и тяжелой походкой подошел к двери, открывавшейся в небольшую смежную комнату.

На закругленной ручке кресла сидел молодой человек, нервно пожевывая сигару. Он был стройным, с опрятной бородкой, которая делала его несколько старше своих восемнадцати лет. Его обычно выразительное лицо сейчас, когда он повернулся к Михаилу с немым вопросом, было тяжелым и мрачным.

— Твой отец ушел, Альмер, — сказал Михаил.

— Я узнал его голос — как всегда, слишком многозначительный.

Они вернулись в кабинет.