Андрэ Олдмен - Змеиный камень

Так как все ценности были уже поделены, остальным разбойникам осталось принести обеты дважды лягнуть покойника в голову, отрезать ему пальцы и пересчитать ребра. С тем они и удалились, гогоча и похлопывая друг дружку по спинам, очень довольные, что Ахбар уговорил их завернуть на шамашан. Умный у них все же вожак, хоть и сволочь.

Когда смех разбойников стих за оградой, киммериец выбрался из своего укрытия и валкой походочкой приблизился к алтарю. Ши лежал безмолвно и недвижно, задрав к звездам синий нос и бороду из конских волос.

- Не помер, крысеныш? - позвал варвар.

Губы Ловкача разлепились, изо рта вырвался едва слышный свист.

- Да ты и вправду воняешь! - Конан зажал одну ноздрю пальцем и скривился.

- Ты... ты... - забормотал Ловкач, - меня... бросил...

- Сам говорил - убирайся. Обгадился, храбрец?

- Нет, спасибо Шейху... Но газы все вышли. Ты хотел, чтобы меня убили?

- Хотел послушать, что скажет Кривой Ахбар. Я знаю этого ублюдка. Он из ЭрШуххры, и молодцы его, видать, оттуда же...

- Но ты должен меня охранять!

- Ничего я не должен. Пусть тебя петухи охраняют. Или вороны, которые разговаривают.

- Прости, Конан! - взмолился тут Шелам, содрогаясь всем телом и снова роняя с глаз залитые воском и медом лепешки. - Со страху я лишнего наболтал... Не покидай меня, о тигр отваги и скала доблести, не дай проклятым разбойникам выбить мне зубы и отрезать пальцы!

- Ладно, не скули, - киммериец сменил наконец гнев на милость, - зубы у тебя гнилые, никто на них не позарится. А вот нам кое-что перепасть может. Думаю, Ахбар со своими шакалами вернется не с пустыми мешками. Вот тогда и поговорим.

И варвар снова уселся возле траурного алтаря и взялся за опустевшую на половину фляжку. 6. Стигийская магия

Страшные дела творятся ночью на погостах, это все знают. Возле костров на привалах, в душных караван-сараях и в уютном тепле домашнего очага, рассказчики пугают друг друга ледянящими кровь историями об оживших мертвецах, безголовых призраках и съеденных младенцах. И клянутся в их подлинности Белом, Деркэто, Эрликом и его пророком Таримом, Птеором, Ашторехом или Ястрибиным богом, - в зависимосте от того, под небом какой страны звучат эти рассказы - и вздрагивают потом во сне от жутких кашмаров, и вс акивают, и пьют вино, раку или настой перечной лианы, чтобы забыться, чтобы отпустило страшное...

Кумовья Кариб и Ассарх немало наслушались подобных историй, так что еще вчера никто из них и мысли бы не допустил отправиться ночью на шамашан. Однако, когда наследники судьи стали скликать в свидетели желающих присутствовать на таинстве, обещенном учеником стигийских магов, в душах почтенных торговцев началось настоящее ристалище: страх сощелся с любопытством и трезвым расчетом. Страх в конце концов уступил, хотя и затаился где-то в темных глубинах сознания, готовый вырваться на ружу при первом удо ном случае. И одолело его даже не столько любопытство, сколько расчет: кумовья смекнули, что те, кто окажется рядом с братьями в столь ответственный момент, смогут расчитывать на особое благоволение нового судьи.

В тайне Кариб и Ассарх ожидали, что Бехмет щедрыми посулами заставит свидетелей услышать то, что ему выгодно, но старший брат хранил молчание и как-то очень уж любовно поглядывал на таинственного Дарбара, с которым провел некоторое время в отдельной комнате, пока иные угощались за счет братьев вареным рисом с изюмом и аренджунским вином. Угощались славно, поминая почтенного Раббаса и желая его душе легкого полета на Серые Равнины.

Когда занялась третья свеча, желтобородый объявил, что время пришло, и наследники покойного в сопровождении слуг, десятка стражников и дюжины свидетелей отправились по лунной дороге на погребальный холм. Шли в молчании, освещая путь масляными фонарями: не смотря на щедрые возлияния, гнетушее чувство владело всеми.

Северянин встретил процессию возле ворот. На вопрос Бехмета все ли в порядке, он молча кивнул головой и повел пришедших к алтарю. Длинный синий нос Козлиного судьи блестел в лунном свете, как ледяной торос в пустынях Ванахейма.

Дарбар расставил людей полукругом шагах в двадцати от алтаря, потом достал из принесенного слугами сундука четыре медные курительницы и разместил их по углам возвышения. Извлек и надел черный плащь с кровавой подкладкой и высоким воротником, на голову - темную корону с семью зелеными камешками. Потом вынул из сумки небольшую коробочку и стал сыпать на землю какой-то светящийся порошок, очерчивая им круг возле своих ног. Покончив с этим занятием, желтобородый взял в руки книгу в сафьяновом переплете