Рэй Олдридж - Император всего

Руиз не смел надеяться, что она справится. Его сознание словно углубилось в себя, и он не в состоянии был внимательно следить за ее усилиями.

Через несколько минут он впал в философское настроение и стал рассматривать поразительную живучесть женщины именно с этой точки зрения. В одно время как Реминт, так и Руиз Ав увлекались философией Совершенного Насилия. Если человек станет действовать с Совершенной Степенью Насилия, то никто и ничто не сможет противостоять ему - так они в то время считали. Но вот перед глазами Руиза было конкретное свидетельство того, что эта философия была не совсем справедлива и в ней явно были свои просчеты. Даже насилие не могло быть безукоризненно совершенным... даже Реминт, такой беспрецедентный экземпляр убийцы, какого ни свет, ни Руиз не видывали, оказался несовершенным в проявлении насилия. Женщина все еще была жива и мучительно продолжала ползти к панели управления упряжкой!

Когда ее вытянутая рука была всего в нескольких сантиметрах от панели, женщина уронила голову на ковер, и тело ее свели спазмы, которые Руиз принял за предсмертные. Он заскрипел зубами, и глаза его наполнились горячими слезами. Он подумал про Низу, но только на миг: отчаяние его было слишком глубоко, чтобы он мог долго думать о такой пронзительно дорогой ему женщине.

Но потом полумертвая женщина подняла голову снова, и рука ее вытянулась вперед в последней отчаянной попытке.

Ее дрожащий палец дотянулся до панели, упряжка выпустила из своих страшных тисков тело Руиза, и он весь обмяк, откинувшись назад. Внезапная свобода так поразила его, что он долго лежал неподвижно, совершенно не в состоянии собраться, не в состоянии действовать.

Потом он вскочил и содрал с себя ремни упряжки, с наслаждением разрывая их. Совершенно освободившись, он схватил то оружие, которое лежало к нему поближе, осколочное ружье, которое принадлежало одному из приконченных Реминтом наемников. Только тогда он повернулся к женщине, которая его освободила.

Она лежала неподвижно, и только ее глаза, которыми она следила за его передвижениями по комнате, показывали, что она все еще жива.

Он встал возле нее на колени, осмотрел ее рану. Видимо, ее усилия только ухудшили положение. Яркая артериальная кровь толчками выплескивалась из выходного отверстия раны под лопаткой. Лицо ее посинело. Она попыталась заговорить и не смогла.

- Да, - сказал он ей, желая утешить, - теперь я отправлюсь за ним и убью его, если смогу.

В глазах ее появилось сомнение, но это было выражение, в котором не было упрека, а почти улыбнулась.

Дыхание ее прекратилось, и глаза ее перестали смотреть.

Он собрал остальное оружие и бешеный ошейник и выскочил из комнаты, ступая неуверенными ногами.

Только после того, как он вышел из самого дворца удовольствий и направлялся к лагуне, ему пришло в голову, что он так и не убедился, как обстоят дела с Кореаной. Он замедлил шаг, искушение вернуться назад и проверить было слишком велико, но, если она пришла в себя и вызвала своих людей, комната во дворце все еще была бы великолепной ловушкой.

Он пошел дальше. Голова его все еще кипела мыслями о несовершенстве его собственного насилия, и он выругал себя дураком за эти мысли.

Руиз все еще ругал себя за то, как он вел себя и свои дела в последнее время, когда уже оказался на дороге, ведущей к причалу. Слабый неприятный звук проник в его сознание. Он резко остановился и заставил себя сосредоточиться на своем непосредственном окружении и на том, что надлежало делать немедленно.

Он прислушался. Потом до него дошло: кто-то визжал и кричал где-то далеко, по ту сторону лагуны. Звук отличался удивительной регулярностью, словно тот, кто кричал, делал паузу только для того, чтобы набрать побольше воздуха для следующего крика.

По всей вероятности, этот крикун ничего общего с Руизом Авом не имел. Моревейник был полон пыток и мук. Но даже если и так, ведь его, Руиза, не было несколько долгих часов, и кто знает, какую пакость мог измыслить Публий за это время?

Он дотронулся до бешеного ошейника, который был заткнут за пояс. Если Публий подготовил ему ловушку, она могла затрагивать и ошейник, ведь Публий явно считал его унижением для своего достоинства, неподходящим устройством для проверки его честности. Может быть, Публий потерял надежду вернуть себе управление своей марионеткой фальшивым Юбере? Может быть... Или Публий посчитал положение слишком опасным, тем более, что сейчас в него был замешан еще и Реминт. Еще вариант: Публий знал некую границу в своем плане, которую события теперь заставили его перешагнуть.