Андрей Салов - Семь смертей Лешего

Но вернуться домой ему так и не удалось. Не помогли ни мольбы, ни увещевания, ни угрозы. Жена и дети оставались, глухи к речам, которые были не больше, чем пустым сотрясением воздуха.

Друзьям-приятелям он вскоре стал не нужен, без денег и вещей, необходимых для поддержания компании. Людям, не имеющим за душой ни гроша, нахлебник был не нужен.

Несколько дней они терпели его присутствие, кормили и угощали, пускали переночевать, но с каждым днем делали это все неохотнее. А затем он получил отказ и в выпивке, и в крыше над головой, с пожеланием решить свои проблемы, и более не обременять компанию своим присутствием. Чтобы до него лучше дошло сказанное, бывшие приятели с подругами, изрядно отметелили собутыльника, вбивая слова кулаками и ногами. Затем его, бездыханного, отволокли подальше в лесок и бросили, предоставив самому себе, не задумываясь над тем, выживет ли он после побоев, или же загнется в кустах, не приходя в сознание.

Оттащив отверженного подальше, компания напрочь забыла о нем, вернувшись к прежнему занятию, что было нагло прервано его вторжением, с требованием выпивки. А когда пьяная компания дошла до кондиции, вряд ли кто мог вспомнить о происшествии с его участием. Если в чьей-то голове и роились смутные воспоминания относительно бывшего собутыльника, к утру, они выветрились, изгнанные наступившим похмельем.

Но если бывшие друзья и собутыльники Лешего на следующий день ничего не помнили из вчерашнего, о нем этого сказать было нельзя. Он вместо выпивки, получил побои, выбившие остатки непрекращающегося несколько месяцев, похмелья. В кустах, куда его бросили бывшие дружки, он провалялся три дня, не в силах пошевелиться из-за мучительной боли во всем теле. И лишь по истечении этого времени, он смог кое-как подняться.

За эти дни, он многое передумал и осознал. Обратной дороги нет ни в одном из привычных направлений, а значит нужно выбирать иной путь. Дорога домой заказана, возвращение к бывшим собутыльникам немыслимо. Он стал никем, пустым местом. Бесконечно унижаться, позволять вытирать о себя ноги, сносить тычки и затрещины ради 100 граммов дрянного, вонючего самогона, подобная перспектива его не прельщала. Если они избили его до полусмерти сейчас, ничто не помешает избить и завтра, и послезавтра, или вообще забить насмерть. Прибив собутыльника, они забудут о его существовании, и будет обезображенный труп валяться в кустах, пока его случайно не обнаружит влюбленная парочка, решившаяся уединиться в лесочке для интимного свидания.

Перспектива постоянного унижения, побоев и смерти в пьяном угаре, не прельщала. Не было желания встречаться с дружками, разделавшимися с ним так жестоко. Дорога в компанию нигде не работающих алкоголиков, перебивающихся случайными заработками, ему была заказана. Из этого круга, ниже которого были только бомжи, он был изгнан и, судя по тому, как болезненно ныло избитое тело, возвращения не будет. Он вынужден был признать, что впереди одна дорога, на самое дно, в компанию всеми презираемых бомжей.

Рыться по помойкам в поисках недоеденных кусков и пустых бутылок он был не готов. Остались в нем крохи порядочности и стыдливости, не позволяющие на глазах у всех, копаться в отбросах. Возможно потом, когда прокоптится от уличной грязи, зарастет бородой, которая кардинально изменит облик, он вернется к мусорным бачкам во дворах.

Будучи законопослушным гражданином, ежедневно посещая рабочее место на металлургическом предприятии, он нередко с мужиками, после смены, распивал неподалеку от проходной пиво, или водку. И видел бомжей обитающих там, и даже сдружился с одним из них, откликающимся на прозвище Карл Маркс, данное ему за густую бороду и буйную шевелюру, вызывающую немалое сходство с апологетом и основателем марксизма-ленинизма, политического течения, по которому еще недавно, жила великая держава.

Нередко он оставлял Карлу Марксу пива, угощал сигаретами, вел разговоры за жизнь. Карлу Марксу принадлежал обширный участок территории призаводской площади, четвертая его часть. Остальные участки принадлежали еще трем бомжам, составляющим стаю. На чужую территорию Маркс не лез, довольствуясь тем, что имеет. Если и заходил на чужой участок, то лишь с просьбой о помощи. Прогнать чужака, дерзнувшего промышлять на его земле, игнорируя законные требования хозяина. В просьбе о помощи ему никогда не отказывали, как не отказывал и он сам, когда с такой просьбой обращались к нему.