Я ужаснулась мысли о бытовухе, словно она уже стояла рядом и постукивала меня тонкими пальцами по спине. Я кожей услышала ее азбуку Морзе. Артем начнет изменять, я – бегать по квартирам любовниц, потом развод – и я с детьми возвращаюсь в Луганск. Алиментов катастрофически не хватает, дети ходят в обычную школу, на их ногах такие же чахлые ботинки, как у меня, и никаких перспектив в будущем Им придется идти работать в шахту, я прокляну Одессу и Артема, а он с очередной девицей легко забудет о нашем существовании. Годам к сорока меня не узнать, прежними останутся только злость, глаза и безысходность. Вспомнились слова подруг о том, что Артем не подходит для одесситок, что ничего в нем особенного нет. Обычный. Бесперспективный. И рядом со мной? Насовсем? А принц? Моим ответом был смех. Артем поднялся, закурил, долго смотрел в окно, обернулся… Могу поклясться, что в тот момент у него были самые грустные глаза в мире. И самые безысходно-нежные. Беззащитные, как у ребенка. Мой мальчик… – Тогда просто переезжай. Слышишь? Я хочу видеть тебя каждый день, хочу прикасаться к тебе, ждать… Я люблю тебя. Никогда никого не любил так сильно. Как ему объяснить? Как признаться? Поймет ли? Замуж – это слишком серьезно, я не готова, но и просто переехать к нему не могу. Завтраки, обеды, ужины – все то же самое, только на птичьих правах, и в доме постоянно будут тесниться его родители. И вообще, признание в любви прозвучало как-то обыденно. На колени не становился, ни тебе подарка, ни кольца, ни цветов. Все за чашку чая. Как и говорила его мать. – Я заплатила за месяц вперед. – Что? – Я заплатила за квартиру за месяц вперед. Я не могу переехать. Он улыбнулся, отошел к окну, снова закурил. – Да, это серьезно. И больше ни слова. Ночь была необыкновенно нежной. Быть может, так у всех, кто прощается. Кто знает, что каждый шаг – это приближение к финишу, где победителя встречают не толпы фанатов, а пустота. Мы продолжали встречаться, радоваться друг другу, но к той теме больше не возвращались. Незаметно для себя, о любви теперь говорила только я. Артем улыбался, кивал, повторял словно эхо – не более. Дни пролетали незаметно, к девяти – десяти вечера я возвращалась с работы, бросала дома сумку, слышала наставления бабки и убегала к моему мальчику. Кошмары начинались по возвращении – моей радости, счастливых глаз, переполнявших эмоций, не переносили на дух и настраивали против Артема, отчитывали, презирали. Бабуля была более чем старых взглядов, и яд ее слов действовал долго и наверняка. Идя на встречу с Артемом, я уже знала, что выслушаю от старого полудышащего монстра по возвращении. И начала ненавидеть встречи с Артемом, ненавидеть его за то, что уходит в тепло и к матери, а для меня начинается беспробудный сон унижения, ненавидеть, что ни разу он не спросил, как мне живется. Его это не интересовало. Поцелуи, мои признания, его объятия, выходные у него дома, и то на пару часов – не более, пока мама не придет с рынка. Я начала срываться, злиться, кричать на него, устраивать истерики на пустом месте, придираться. Повод находила с легкостью – за то, что у меня сегодня плохое настроение, за то, что смотрит в сторону блондинки, за то, что продолжает ходить на курсы английского и мы вычеркнули три дня из списка наших свиданий. За то, что не работает, может себе позволить отоспаться, а у меня после ночи с ним круги под глазами и выгляжу я малопривлекательно. Самый распространенный повод – без повода. Он не спорил, выслушивал, шел на мировую, ждал с работы, осыпал поцелуями, но я ворчала, что зима и потрескаются губы, что мне холодно и пора домой, что ему нужен кто-то попроще и я убиваю его своим присутствием. Артем выдержал меня два месяца, а тринадцатого апреля бросил. Я отчетливо помню этот день – солнце, вокруг радостные лица, запах весны, блаженство моря, а он опоздал на час и буднично сказал: – Я не вижу тебя рядом с собой. У нас нет будущего. И ушел. Не помню, как прожила неделю. Ее не было, только слезы. И сквозь влажную пелену – враз подобревшая бабка, ходившая кругами с пирогами и успокоительным. Я падала в бездну, просыпалась, шла на работу, возвращалась, молча запиралась в комнате – и снова в бездну. – Ты – дура! – сказала Андреевна, узнав о нашем с Артемом разрыве. – На тебя обратил внимание одессит, а ты носом крутила. Сейчас бы жила в теплой квартире, рожала детей и не бегала мимо кладбища. Еще неизвестно, что здесь может с тобой случиться. – У тебя хоть работа есть, – утешил и Леонид Михалыч, которому кто-то проболтался.
Читать дальше
