Игорь Подколзин - Когда засмеется сфинкс

— Никто. Я пришел сам. Если хотите, по зову совести и долга.

— Даже так. Интересно. — Смайлс невесело усмехнулся. — В чем же ваш долг, объясните, пожалуйста. Хотя я абсолютно не вижу, чем могу быть полезен.

— Можете. Правда, у нас мало времени. — Фрэнк отвернул рукав и взглянул на циферблат. — Через двадцать часов с небольшим сюда явятся молодцы Дика Робинсона, их очень заинтересовала ваша персона.

— Ах вот что. — Глаза Смайлса сверкнули, лицо исказила презрительная гримаса. — Почему же они не пожаловали вместе с вами?

— Они получат адрес только через сутки. Ко мне эти субъекты не имеют никакого отношения, но, думается, их интересует то же, что и меня, во всяком случае, я так полагаю.

— А именно?

— Последние события с грабежом и раздеванием людей. Мне кажется, вам известны обстоятельства, способные пролить свет на эти происшествия, наконец, исполнители столь невероятных деяний и соучастники. Я буду предельно откровенен. Вы, как мне показалось, человек честный, должны помочь в этом. Погиб мой отец, полицейский инспектор, его вышвырнули со службы, а у него семья, маленький ребенок и куча долгов. Он застрелился.

— Негодяи, — хрипло протянул Рой. — Да, негодяи, но не те, кто раздевал, а те, кто расправился с вашим отцом.

— С ним расправились из-за них, — крикнул Грег.

— Не горячитесь. И не путайте причину со следствием. Вы ослеплены чувством мести и лишены способности правильно оценивать события.

— Мне плевать. Я разыщу подлецов и, уж будьте уверены, не побегу в полицию — ее эти бандиты могут купить с потрохами, а сам приведу приговор в исполнение.

— Вы наивны. Но мне нравится ваша благородная жажда справедливого возмездия, которая, однако, направлена не в ту сторону. Так, значит, вы говорите, ищейки Дика идут по моим следам и скоро приплетутся в эту зловонную нору?

— Да, им дадут ваш адрес, к сожалению, помешать этому я не в силах. Они разыщут вас везде, куда бы вы ни спрятались. Раз они заплатили шайке Майка, то дело швах, хуже не придумаешь.

Смайлс долго лежал молча, прикрыв глаза худой, почти прозрачной ладонью. Потом пошарил под подушкой и достал небольшой стеклянный пузырек:

— Я приму лекарство, если не возражаете, у меня ужасная слабость. — Он ссыпал в дрожащую ладошку несколько красных таблеток и, бросив в рот, проглотил.

— Лекарство надо запивать. — Фрэнк окинул взглядом комнату. — Где у вас вода?

— Сойдет. — Смайлс сглотнул слюну и спросил: — Так сколько сейчас времени?

— Половина четвертого, — ответил Грег.

— Успею. Часа мне хватит. Вы, надеюсь, не торопитесь?

— Нет. В запасе столько же, сколько и у вас, — почти сутки. Если эти бродяги застанут меня здесь — тоже непоздоровится.

— Ну, я имею, положим, времени меньше. — Он хрипло засмеялся. — Вы, я вижу, хорошо информированы о моей жизни?

— Да. Знаю почти все с вашего рождения и до настоящего момента.

— Верю вам. Но вы знаете, как обычно говорят, со слов летописца, то есть человека, составляющего жизнеописание, или по-вашему — досье. А он пишет необъективно, чаще так, как оценивает события сам. Некоторые нюансы ускользают, а порой выглядят совершенно иначе, чем в действительности.

— Отчасти вы правы, — подтвердил Грег. — Но общая канва, главная линия остается верной.

— К сожалению, иногда роковыми бывают мелочи и детали, а не ваша пресловутая линия. Вы бегло изложите, что вам известно, а я буду поправлять при искажении истины. Так лучше, ибо самому рассказывать тяжело. Я болен. И положите, пожалуйста, ваши часы на табурет, чтобы я видел циферблат. Согласны? Только покороче, времени у нас гораздо меньше, чем вы предполагаете.

— Хорошо, — ответил Фрэнк, расстегнул браслет часов и положил их на табурет.

Незаметно он включил магнитофон и начал излагать содержание черной папки.

Смайлс, опустив веки, время от времени согласно кивал.

Он остановил Грега, как только тот упомянул о его отце — профессоре медицины.

— Это был большой специалист своего дела. Он совершил массу открытий, порой уникальных, исключительных, особенно в области генетики, генной инженерии, регенерации конечностей млекопитающих и человека, выращиванию органов в благодатной среде и так далее. Он разработал систему биостимуляции, начал исследования по удлинению человеческой жизни. Он создал крепкую и надежную научную теорию. Всему, что касается в моих работах медицины, я обязан ему. Мне оставалось найти немногое — импульс, толчок, чтобы вся эта стройная система обрела практическое применение. То есть если отец доказал, что для того, чтобы избавиться от наследственных болезней, следует в корне изменить генетический код, может быть, стереть его в зародыше и заменить новым, составленным человеком или заставить хромосомы «вспомнить» то, что они забыли в процессе эволюции, то мне предстояло решить проблему, как это сделать. Образно говоря, отец изготовил замок к двери, распахнув которую, открывались невиданные, в полном смысле неисчерпаемые и непревзойденные возможности власти человека над собой, своим здоровьем, долголетием, а в конечном счете и природой. И я нашел этот ключ. Он решал все теоретические вопросы, разработанные отцом, позволял воплотить их в жизнь и, кстати, не только их, он стал также ключом к реализации множества других, далеких от медицины проблем, но не менее важных.