Владимир Муровайко - Тест

лете даже несколько наволийцев не могли как следует пообщаться. Это угнетало, вызывало отрицательные реакции.

Побывавшие в космосе, чем-то походили на землян: становились малоподвижны, до предела рациональны. Процесс был необратимым, не поддавался лечению. Их потомство угрожало вырождению Наволы.

— Разумеется,— объяснил, пританцовывая, Аниц,— мы отказались от полетов, освоения космоса, тем более, что подобных нам по развитию обнаружить не удалось.

— Когда же это было?

— Около века* тысячелетий назад по вашему времени,— старец подпрыгнул почти на два метра, выделывая невероятные па.— Посещение Земли одно из последних.

Наволийцы просили землян остаться подольше, погостить еще, но Алексей и Борис рвались домой. Закон Наволы гласил: шионат свободен в своем выборе. Сделай, как лучше шионату. Единственным препятствием могла служить лишь угроза его жизни.

Проститься с космолетчиками пришли толпы пляшущих аборигенов. Вытирая слезы радости, Алексей решил произнести речь.

— Дорогие наволийцы! — дрожащим голосом сказал он.— Мы рады, очень рады судьбе за возможность познакомиться с вашей прекрасной планетой, чудесной вашей цивилизацией. С грустью и болью покидаем вас. Мы уже не надеялись возвратиться на Землю. Лишь мечта жила: хотя бы краешком глаза увидеть издали родную планету. И вдруг сообщение высокопоставленного Аница упало, как снег на голову, поразило, словно гром среди ясного неба. Улетая, навсегда берем с собой и частицу голубой Наволы…

Аборигены весело запорхали, запрыгали, бросив в сторону корабля венки дивных цветов.

Материализовавшись после прыжка, сразу бросились к экрану. Да, это была Солнечная! Но не успели полюбоваться нежно мигающей звездочкой родной Земли, как вдруг с ужасом ощутили, что звездолет вновь, без их вмешательства уходит в подпространство.

IV

Борис сразу опознал знакомую систему звезды-карлика.

— Не пойму, что случилось, ведь мы только что отсюда!

— Включай планетарные,— сказал Алексей.— Надо идти к Наволе. Вновь какая-то ошибка. Энергию можем взять только там.

— Ладно, вскоре выясним,— согласился Борис, направляя корабль к пятой планете.

Их встречали толпы аборигенов. Казалось, они и не думали покидать голубую лужайку. Когда земляне появились перед ними, беспокойство вылилось в неистовую радость. Все вокруг вдохновенно пустилось в порхающий пляс.

— С благополучным прибытием, дорогие братья по разуму,— выпрыгнул вперед Аниц.— Рады, что возвратились живы-здоровы, что никакой снег не упал вам на голову и не успел поразить гром среди ясного неба,— монотонно на одном дыхании бубнил он. Только глаза его заняли поллица, да невообразимые подпрыгивания выдавали крайнее возбуждение.

— Мы тоже рады,— сухо сказал Борис,— только…

Алексей дернул друга за рукав, прошептав:

— Много не говори. Я начинаю кое-что понимать,— и обратился к старцу.— Высокопочтенный Аниц, при чем здесь снег и гром?

— Как же,— ответил тот.— Вы сами, улетая, сказали, что мое сообщение о вашей планете упало вам на голову, как снег, и поразило — я бесконечно рад, что не совсем, не на смерть, как гром среди ясного неба. Какой ужас! Даже предположить не мог…

Оказывается, аборигены очень чутко отнеслись к предстартовой речи Алексея. Когда тот сказал, что покидает Наволу с грустью и болью, сердца их обливались кровью. Они явственно ощутили, что землянам грозит на родине, если только сообщение о Земле вызывает такие страхи. Одно это бросило по крайней мере десятую часть планеты в обморок.

— Почему же вы тогда нас отпустили? — со смехом спросил Алексей.

— Как же иначе? — бездушно произнес Аниц.— Вы же мечтали краешком глаза увидеть родную Землю. Вот мы и пошли навстречу. Желание шионата, тем более гостя, для нас превыше

всего.

Когда остались наедине, Алексей со злостью стукнул кулаком по креслу:

— Буквоеды! Полное, абсолютно полное отсутствие понятия живого слова! И эти инертные голоса…

— Не они, а мы виноваты,— остудил его Борис.— Давно же уяснили: смысл слов понимают буквально, а настоящий язык — именно те танцующие подпрыгивания, выражение глаз. Наверное, в этом у них, по нашим понятиям, и образность речи, и любовные страсти, и еще, и еще, и еще. А слова — только для конкретного, сухого, даже сказал бы, машинно-конкретного. Без лишних эмоций — четко и точно, как у нашего компьютера. Вот ежели бы ты станцевал что-либо по-ихнему, может, сразу поняли. •