Антон Дубинин - Узкие врата

— Я тебя понимаю, Фрей, — осторожно начала мама, присаживаясь на краешек кресла. — У тебя попал в беду лучший друг… ваш, можно сказать, духовный лидер. Конечно, долг каждого честного человека, особенно того, кто увлекается рыцарством — не оставить товарища в беде. Но подумай — только не вскидывайся сразу, дослушай меня — подумай, как взрослый, рассудительный человек, что…

— …мы можем сделать в данной ситуации? — услужливо подхватил Фил, не отрывая взгляда от окна. За окном, в невыносимой синеве весеннего вечера, кружила черная птица. Ворона, должно быть. Уцепилась коготками за железный подоконник снаружи, глухо каркнула.

Мама вздрогнула от неожиданности и прервалась.

— Чего ты, ма? Это просто ворона. Продолжай, что ли. Ты остановилась на данной ситуации.

— Фрей… Не петушись. Хотя ты очень образованный и развитый человек, и фехтуешь, должно быть, очень хорошо, — но на самом деле ты пока только мальчик, человек беззащитный и маленький… Как мы все. Разве кто-нибудь из нас, простых и слабых людей, может противостоять…

— Государственной машине. Аппарату.

— Вот, ты же сам понимаешь, — мама в самом деле приободрилась. Сын оказывался куда более понятливым, чем она сначала могла предположить. Она-то думала, он начнет говорить жалкие в своем бессмысленном пафосе речи о рыцарстве и духе братства, а может, просто не захочет ее слушать и убежит, хлопнув дверью, к кому-нибудь из своих приятелей…

— Да, мам, понимаю. Кроме того, наша страна переходит на эклесиоцентрическую форму управления. То есть этим инквизиторам сам Президент не указ… И сам потонешь, и семью свою потопишь, если свяжешься.

Госпожа Регина Филиппа, школьная учительница, облегченно улыбнулась. Кстати, учительница психологии из частной школы для девочек вылезала из нее всякий раз, когда монолог ее продолжался более одной минуты подряд. Вылезла она и теперь.

— Как я рада, Фрей, что ты оказался таким… взрослым и осмысленным человеком!.. Конечно, сумасшедший идальго может сражаться хоть с ветряными мельницами. Но именно в том случае, если у него нет семьи и он отвечает только за себя… На нас на всех лежит ответственность друг за друга, и прекрасно, что ты об этом вспомнил в такую… критическую минуту жизни.

Фил повернулся к ней лицом — и она запнулась. В комнате не зажигали света, но и в сумраке было видно, какие у ее сына глаза. Совершенно черные вместо серых, узкие, как щелочки.

— Не продолжай, ма. Я все это знаю.

— Знаешь? И очень хорошо.

— Да нет, мам, ничего хорошего. Сказать по правде, дерьмо изрядное. Извини за такое выражение — но это именно оно. Мир что-то похож на очень большую задницу.

— Не переноси свои собственные душевные неполадки на весь мир, Годефрей, — учительские нотки прорезались в материнском голосе очень сильно. Начитанная мама, вон какое имя сыну дала…

— Ладно, не буду. Что-то я сегодня низкого мнения о роде человеческом…

— Вот в этом — твоя вечная проблема, Фрей… С самого детства. Это называется — замещение, типичная реакция твоего типа личности.

— Ага, наверное. В общем, я пойду, — Фил щелкнул выключателем, бегло осмотрел свою бедную комнатенку — стул, стол, кресло (в котором сейчас сидела мама и которое ночью раздвигалось в кровать)… Сумка валялась на полу, около телефона. Понятно, он записную книжку доставал, чтобы всем звонить.

Юноша поднял сумку, запихал в нее футляр для очков (очки он почти никогда не надевал, но они у него были — видел плохо), насвистывая, огляделся в поисках ключей. Мать следила за ним с тихим отчаянием. Как же она ошибалась — сын ее был именно в том состоянии, когда говорить с ним бесполезно.

— Ключи на столе, Фрей. Ты… куда?

— Спасибо (взял не глядя, швырнул в рюкзачок). Так, пройдусь.

— Когда вернешься?..

— Наверное, завтра. Или сегодня. Ужинайте без меня, и ложитесь, не ждите.

— Сын, — поднимаясь, Регина поймала свое чадо за рукав, удержав с трудом и в очередной раз подивившись, как у нее, такой маленькой и хрупкой, умудрилось родиться такое… Такой атлет. — Сын, я надеюсь, ты не собираешься штурмовать инквизиционный суд… Или бросаться с обрыва в Вейн?

Ответил серьезным взглядом сверху вниз, глаза его снова были серыми… только невыносимо печальными. Чуть усмехнулся.

— Нет, ма. Ничего подобного я делать не собираюсь.

Она поверила и кивнула. Когда он вышел, насвистывая все ту же смутно знакомую мелодию — высокий, сильный парень, длинные волосы сзади завязаны в хвост кожаным шнурком — села в его кресло и потерла пальцами желтоватый лоб. Она в самом деле очень устала.