Максим Перельман - Переход

— Откуда такая точная информация? И есть ли хоть одно доказательство того, о чём ты говоришь?

— Есть вера. Вера не нуждается в доказательствах. Но скажи мне, разве то, что произошло с тобой, не является доказательством?

— Не знаю, — ответил я. — Мне нужно время, чтобы осознать то, что со мной произошло, и то, что ты мне рассказал. А сейчас я хотел бы уехать. Как мне связаться с тобой в дальнейшем?

— Ты хочешь уехать? Ну что ж, уезжай. А связаться со мной можно с помощью Интернета и мобильного телефона, — он рассмеялся, — пойдем к дому, тебя отвезут в аэропорт.

Когда мы вернулись в дом, Гиммлер провел меня в свой кабинет, открыл сейф и достал оттуда металлическую коробочку, в ней находились три ампулы. Точно такие, как описывала их мне Эрнеста.

— Возьми, — он протянул мне коробочку, — на тот случай, если встретишь Аннет, отдай ей этот долг. Она уже один раз помешала нам, не дай ей сделать это во второй. Хотя… возможно, она уже, как говорится, на том свете, — он засмеялся, — вот видишь, Ральф… «на том свете», а света того и нет… запиши мои ориентиры…

Уже подходя к машине, я спросил:

— Скажи, Генрих, тогда в тридцатые и сороковые нам удалось создать Третий Рейх, и тогда мы имели право верить в то, что наш план может осуществиться, но каким образом ты собираешься завершить дело сейчас? Мы с тобой богаты, осведомлены, у нас, как ты говоришь, есть какие-то наставники и учителя, обитающие где-то… в завершении нашей миссии заинтересованы, чуть ли не больше, чем мы, инопланетные существа, но у нас нет армии, нет власти. Мы можем уничтожить мир разве что в фантазиях.

Он остановился и, глядя мне в глаза, спросил:

— Ты думаешь, я бездействовал все эти годы? У меня есть армия.

У меня есть и власть. Просто в наше время вместо Гитлера у власти другие люди, и место действия сдвинулось. Но поверь, Ральф, наша власть гораздо более велика, чем тогда. Я с удивлением слушаю твои вопросы. Ведь Германией и почти всей махиной мира управлял тогда ты. С моей помощью, конечно. Ты знаешь, что фюрер был только красивой обложкой. Точно так же и сегодня. У власти самых могущественных стран мира можешь стоять ты, а обложка — их собственная — такая, какая есть. И за прошедшие без тебя годы я добился больших успехов в этом.

— Я не очень понимаю.

— Мы тебя ждали, Ральф. Мы проделали огромную работу. Вспомни, что к осени сорок четвёртого мы перевели большинство секретных объектов в другие страны. У нас есть секретные легионы СС в Патагонии, на границах Перу и Бразилии. Мы проводим эксперименты по контролю за сознанием, мы кормим людей генетически изменённой пищей, что должна убить их способность к воспроизведению. Кроме того, вспомни, что я обладал такой властью, которая помогла мне создать автономию СС за пределами Германии. Я не говорю об Антарктике, я говорю о Луне. Ты помнишь это, Ральф?

Я ошеломлённо слушал его, не веря своим ушам. Я понимал, что передо мной циничный, холодный, расчётливый безжалостный фанатик, каким когда-то был в прошлой жизни и я — Ральф. Но теперь я другой, во мне если и пробуждается память предыдущей жизни, то спит фанатизм. Но если Гиммлер окончательно уверится в том, что в душе я остался обыкновенным человеком, любящим жизнь, то он найдёт способ окончательно превратить меня в Ральфа.

— Ты помнишь это, Ральф? — настойчиво повторил он.

— Да, конечно, — улыбнулся я.

— И теперь мы можем приступать к уничтожению… прости, я хотел сказать к освобождению народов целых континентов. От тебя требуется только одно — беречь свою жизнь и быть верным собственной идее. Ты должен уйти с корабля последним. А бегать со свастикой и носить на голове чёрную фуражку с черепом больше не нужно. Хотя знаешь, — он вдруг как-то по-детски улыбнулся и с грустью посмотрел вдаль, — наша форма, пожалуй, была самая красивая за всю историю человечества, а?

— Пожалуй, — подтвердил я, — кстати, череп на фуражке, символ верности фюреру до смерти, или?..

— Или, — твёрдо ответил Генрих и улыбнулся. — Ну, вспомни же, Ральфи. Ведь эту эмблему придумал ты сам.

Перед моими глазами поплыло какое-то зеленоватое марево, и вдруг я вспомнил, вспомнил почти всё. Да-да, я действительно вспомнил, что этот символ придумал я. Он должен был олицетворять нашу веру, веру и борьбу. На наших фуражках был символ смерти, но именно смерть и освобождение через смерть — и были нашей целью. Я был уверен в том, что состояние души, покинувшей тело, есть постоянное, возвышенное чувство, освещаемое беспредельной мыслью. Неизменное счастье, пришедшее через смерть.