Роберт Сойер: Конец эры

— Тринадцать. Двенадцать. Одиннадцать.

Расстояние между центром земного шара и поверхностью почвы в долине реки Ред-Дир за последние 65 миллионов лет могло измениться на несколько сотен метров. К сожалению, задействованные в проекте геоморфологи не смогли договориться о том, опустилась или поднялась земля за это время. Чтобы избежать вероятности попадания нашего корабля под землю — что убило бы нас, не говоря уж о жутком взрыве, который произвела бы материя, пытающаяся втиснуться между атомами другой материи — «Стернбергер» подняли на высоту километра над пустошами с помощью летающего крана фирмы «Сикорски». Непосредственно перед тем, как Чинмэй щёлкнет выключателем и запустит Чжуан-эффект, трос, на котором мы висим, будет отцеплен. Внутреннее пространство «Стернбергера» застынет в стазисе — состоянии остановленного времени, открытие которого принесло Чинмэй Нобелевскую премию 2007 года — и останется в нём в течение ещё десяти минут по прибытии в мезозой. Предположительно, более чем достаточное время для того, чтобы мы упали с неба, и чтобы осела туча выброшенных нашим падением обломков.

Такова, по крайней мере, теория.

— Семь. Шесть. Пять.

В последние секунды я думал вот о какой забавной штуке. Если я погибну, то Тэсс так и останется главным наследником по моему завещанию. Не то чтобы мне принадлежало что-то ценное — потрёпанный «форд» и таунхаус в Миссиссоге — но было как-то странно, что всё моё имущество перейдёт к бывшей жене. Хорошо ещё, если мы с Кликсом погибнем оба, но вот погибать одному мне не хотелось ни под каким видом. В конце концов, поскольку Тэсс теперь спуталась с Кликсом — интересно, как долго они уже встречаются? — то моё имущество, по сути, перейдёт и к нему тоже. Это было последнее, чего бы я пожелал.

— ДВА. ОДИН. НОЛЬ!

Когда отцепили трос, мой желудок устремился вверх…

Взялся за гуж — не говори, что не дюж. У нас были аварийные планы на случай каждого из возможных исходов заброски: что делать, если мы приземлимся на воду; если мы перевернёмся вверх ногами; если мы не сможем открыть дверь; если по какой-то причине мы выйдем из стазиса слишком рано и получим повреждения при ударе о землю. Но хуже всего была ситуация, когда мы прибываем на место ночью, потому что в этом случае аварийный план состоял в том, чтобы просто сидеть и ждать рассвета.

Моё антиударное кресло развернулось лицом к закруглённой внешней стене «Стернбергера». В неё было вделано окно из бронестекла, дающее 180-градусный обзор. По сути, была не совсем ночь, просто глазам потребовалось где-то с минуту, чтобы приспособиться. Больше похоже на сумерки. Кликс, должно быть, подумал о том же, потому что насвистел мелодию из «Сумеречной зоны».

— Почти восход, — сказал я, отстёгиваясь от кресла; алюминиевые застёжки звонко щёлкали. Я бросился тому месту, где стояла радиостанция, и приник к окну.

— И стакан наполовину полон, — сказал Кликс, тоже поднимаясь на ноги.

— Что? — Я ненавидел эти его подколки — загадочные фразы, о значении которых тебе нужно догадаться самому.

Он подошёл к окну и встал рядом со мной. Мы оба вперились в темноту.

— Ты оптимист, Брэнди. Я думаю, что солнце только-только зашло.

Я указал влево.

— Эта часть окна смотрела на восток, когда «Сикорски» нас уронил.

Он покачал головой.

— Без разницы. Мы могли повернуться во время падения или после удара.

— Только один способ узнать. — Я подошёл к прямой задней стене нашего жилища. Я задержался на секунду, чтобы выглянуть в маленькое окошко в двери номер два, той, что вела в гараж с джипом. Гаражные ворота были сделаны из листов бронестекла и были полностью прозрачны, так что я мог смотреть сквозь них между джипом и стеной гаража. Но за ними была лишь тьма. Я открыл средний из трёх шкафчиков для инструментов и рылся в нём, пока не нашёл компас. Это был видавший виды ветеран множества полевых сезонов. Я принёс его Кликсу.

— Бесполезно, — сказал он, даже не взглянув на стрелку. — Он покажет тебе, как проходит линия север-юг, но не подскажет, где что.

Я уже готов было спросить «Почему?», но через секунду до меня дошло, на что он намекает. Полярность магнитного поля Земли периодически меняется. Наша цель примерно на треть углублялась в 29R, полумиллионнолетний период реверсии магнитного поля, в пределах которого находилась граница мелового и третичного периодов; в эту эпоху северный магнитный полюс располагался неподалёку от южного географического. Если бы мы прибыли точно в намеченное время, то раскрашенный конец стрелки компаса указывал бы на юг. Однако неопределённость Чжуан-эффекта была достаточно велика, чтобы закинуть нас и в более древний период 30N, и в более поздний 29N, когда полярность была такая же, как в настоящем, и тогда раскрашенный конец указывал бы на север. Кликс знал, что нет простого способа определить где север, а где юг, кроме как посмотреть на солнце, которое, разумеется, по-прежнему встаёт на востоке и садится на западе. Пока мы не увидим, становится светлее или темнее, мы не сможем сказать, смеркается сейчас или рассветает.