Уильям Котцвинкл - Ип

Но он не мог пошевельнуться; он мог только слушать, что говорят на своем языке земляне.

— Как дела в школе?

— Хорошо.

— Есть хотите?

— Мы через минуту придем, — сказал Эллиот.

— Есть у вас… сыр? — спросил Лэнс.

Ему срочно нужно было подкрепиться. В голове у него творилось что-то очень странное. Ему казалось, будто он падает, падает в бездну, какой он до этого и представить себе не мог. Как той ночью на велике, но только наоборот: тогда у него было чувство, что еще немного, и он взлетит, а сейчас что-то темное, вязкое тянуло его вниз, и помочь ему мог только швейцарский сыр — так ему, во всяком случае, казалось.

— Кто-то уже съел весь сыр, — сказала, подозрительно глядя на маленького всезнайку, Мэри.

Она чувствовала: что-то происходит с ее мальчишками, материнская интуиция подсказывала ей это, но время для того, чтобы доискиваться истины, было сейчас неподходящее. И… у нее вдруг страшно заболела голова.

Она вышла из комнаты. Эллиот сразу повернулся к Ипу. Гримаса ужаса исказила лицо Эллиота, когда он увидел, какого цвета теперь Ип: почти серый.

Схватив его старческую руку, Эллиот опустился на пол около кровати.

— Вылечи себя, Ип!..

Стемнело. За это время Эллиот перетащил к себе в комнату все лекарства, какие были в их домашней аптечке, но они казались ненастоящими, игрушечными — бессильными против болезни космического существа.

А Ипа втягивал водоворот гравитации. Его мечте о том, чтобы пожить жизнью землянина, и мечте о звездном свете пришел конец. Черное солнце теперь светило ему.

И все из-за того, что он не удержался и стал заглядывать в окна.

Он должен, обязательно должен найти способ сделать так, чтобы его несчастье не стало также несчастьем землян или самой Земли; ведь, возможно — для этой планеты уравнение сформулировано не было, — если не станет его, не станет и ее вместе с ним, ибо тело его скрывает в себе некую великую атомную тайну. Все растения в доме были мертвы. Казалось, что стены комнаты надвигаются на него все ближе и ближе с каждым его вдохом.

— Вылечи себя, — снова попросил Эллиот, ибо у него было чувство, что этот престарелый гений может все. Но и старым богам не все под силу.

Ип медленно покачал головой.

— Тогда пусть эта болезнь перейдет ко мне, — сказал Эллиот.

Он и не подозревал, что она у него уже есть, притом в избытке, и что он располагает теперь силой, нужной, чтобы исчезнуть в совсем чужом для него мире. Но сила эта так стара и непреоборима, что установить над ней контроль Эллиоту не удалось бы никогда, и стремительный переход в другое измерение, как ножницами, разрезал бы его сознание пополам.

— Унеси меня далеко… — прошептал Ип, — и оставь…

— Я никогда тебя не оставлю, Ип, — сказал Эллиот.

Обязательно нужно уговорить, упросить его; и брошенный на Земле путешественник страшным усилием воли заставил себя подняться из бездны.

— Я большая опасность для тебя… — он поднял свой длинный палец, — …и для твоей планеты..

Блестя в лунном свете глазами-звездами, он приподнял голову.

— Но наш передатчик, — сказал Эллиот, — ведь он работает.

— Хлам, — сказал Ип.

Глаза его в темноте сверкали. Их взгляд проникал в глубину стремительно рушащейся внутрь самой себя силы, и Эллиот увидел в этих глазах невероятно сложное движение снующих световых нитей. Потолок над головой у него стонал, в углу скулил Харви, а инопланетные глаза все так же созерцали потоки тех тайн вещества, которые простому ботанику со звезд, увы, неподвластны.

— Ты даже не пытаешься, — напуганный этими глазами и притягиваемый ими, сказал Эллиот. — Ну, пожалуйста, Ип!

Ночь продолжалась. Тело Ипа твердело и становилось теперь уже совсем серым. Его губы шевелились, но слов не было слышно, только из глубины тела доносился похожий на рокот водопада звук предельного сжатия звездного вещества. Тело Ила стало невероятно плотным. И ядро тела всасывало сейчас в себя всю сосредоточенную в этом теле огромную энергию. Звездную сердцевину Ипа сжимало все сильнее и сильнее.

У Эллиота было чувство, будто собственное его тело состоит из цепей и эти чугунные цепи тянут его своим весом вниз. Казалось, что этот вес увеличивается; голова раскалывалась от боли, тяжестью в сто тысяч тонн навалилась беспросветная тоска. Когда проглянул наконец серый свет утра, Эллиот невероятным усилием заставил себя подняться и посмотреть на Ипа. В страшилище будто не осталось никаких живых соков, и оно уже было не серое, а белое — белый карлик. Эллиот выбрался кое-как в коридор и спустился, пошатываясь, к Мэри. Когда он толкнул ее дверь, давящая чугунной плитой тоска и чувство космического одиночества были уже в нем неразделимо смешаны. Он чувствовал себя инопланетянином, кем-то чужим самому себе, и от этого ему было страшно.