Александр Больных - Радуга после ночи

Окна в парадном зале ратуши были высокими, локтей пять, не меньше. Однако в зале было темно. Может потому, что частый свинцовый переплет со множеством мелких стекол почти не пропускал света. А может потому, что пропускать было нечего: на улице царил привычный сумрак, моросил мелкий дождь, и вообще было непонятно — утро ли, вечер или даже ночь.

Факелы сухо потрескивали, пуская тонкие струйки черного дыма, с шипением срывались капли горящей синеватым пламенем смолы. Советник, сидевший справа от мэра, поправил мантию и поморщился — видимо перевязанная рука продолжала болеть — потянул носом и недовольно сказал:

— Традиция — это великолепно. Но не обязательно же цепляться за них в мелочах. Мне этот дым глаза выел. Уж здесь можно было бы сделать более приличное освещение.

Мэр важно кивнул пышным париком.

— Вы совершенно правы, господин первый советник.

— На худой конец можно перенести совещание ко мне в лабораторию, — добавил магистр, зябко ежась. — Там, по крайней мере, не так дует.

Леа сонно качнулась, чуть не упала, но все-таки удержалась на ногах. Она безразлично взглянула на сидящих за длинным столом, покрытым красной бархатной скатертью, расшитой золотом. Позолоченные бронзовые подсвечники казались отлитыми из чистого золота. Все было пышно, богато и красиво. Во главе стола расположился его превосходительство господин мэр — толстый румяный старичок, не потерявший, однако, живости движений, хотя пустой взгляд выдавал, что прошедшие годы все-таки не канули бесследно. Его мантия была оторочена белым мехом с черными искрами.

Справа от него находился уже знакомый Леа первый советник магистрата, бережно нянчивший перевязанную руку. Слева — высокий худой человек с нездоровой желтой кожей лица, припорошенной крошечными черными оспинками. Судя по красной мантии, он тоже был советником. Магистр не изменил белому халату.

— Меня удивляет ваше легкомыслие, господа, — проскрипел второй советник. Голос у него был соответствовал внешности — нездоровый, задыхающийся.

— Почему? — ласково осведомился магистр.

— Это совершенно необходимо, причем не столько для нас, представителей системы управления, сколько для простонародья. Внешне мы не имеем права сильно отличаться от них. Иначе это вызовет сильнейшее раздражение простолюдинов, и трудно предсказать его последствия.

— Пусть ненавидят, лишь бы боялись, — полыхнул глазами первый советник. — Меня не пугает возмущение так называемого народа.

— Вы настолько уверены в прочности своего положения? Только чувствуя за спиной большую силу, можно позволить себе говорить так, — заметил второй советник. — Я предпочитаю опираться на внутренние императивы, а не на средства подавления и оружие. Во всех правилах и установлениях, пусть даже самых бессмысленных, заложена глубокая суть. Нам необходимо, чтобы каждый простолюдин ощущал наличие этой сути, знал, что за ней следят непрестанно, неусыпно и непреклонно. Что малейшее несогласие с нею будет неотвратимо и жестоко караться. Следя за этим, мы первые подаем пример соблюдения кодексов. Мы должны приучить народ делать вещи, единственный смысл которых заключается в их полнейшей бессмысленности. Вот тогда простолюдин наш, мы можем делать с ним все, что захотим. И все то, что мы делаем на глазах у него, даже самые бессмысленные поступки, есть признак одежды на голом короле. Необходимо заставить простолюдина восхищаться пышностью одеяния короля.

Мэр растерянно похлопал глазами и промолчал.

— Пуля сильнее слова, — поморщился первый советник.

— Не думаю, — возразил магистр.

— Вы правы, хотя и держитесь особой точки зрения на эффективность различных способов убеждения, — поддержал его второй советник. — Но в любом случае я полагаюсь на ваших лаборантов, а не на стражников господина первого советника.

— Еще бы, — усмехнулся первый советник. — Они так ловко орудуют пистолетами… Куда там моим увальням.

— Как идут ваши работы? — спросил второй советник у магистра. — Ведь вы не зря притащили сюда этот экспонат. Вы никогда ничего не делаете просто так. Хотите похвастать новыми достижениями?

— Не совсем.

— Повиниться в ошибках? — съехидничал первый советник.

— Тоже нет. О ней немного позже, пока о более насущных делах. Завершается работа над программой «Город». Обработка населения проводится все более форсированными темпами. Мы наконец добились перевода страха перед природой на уровень генетического кода и вскоре сделаем заключительный рывок.