Рэй Брэдбери - Сборник 11 ВОЖДЕНИЕ ВСЛЕПУЮ

– По такому случаю надо заказать еще шампанского!

– Официант!

Мы еле-еле сдерживали смех, пока официант наполнял наши бокалы.

– Нет, кое-что нас все-таки связывает, – сказал Гарри Стаддер.

– Интересно, что же?

– Этот нелепый, идиотский, дурацкий, прекрасный день, от полудня до вечера. Мы всю оставшуюся жизнь будем рассказывать про это знакомым. Как я предложил вместе поужинать, а ты из вежливости согласился, как мы оба пытались отменить встречу, как пришли в ресторан, клокоча от злости, как наговорили друг другу глупостей и как в один миг… – Он не договорил. В глазах блеснула предательская влага, голос дрогнул. – Как в один миг все встало на свои места. Что греха таить: лед растопился из-за этих самых глупостей. И если мы вовремя отсюда уйдем, то можно будет считать, что вечер вполне удался.

Я чокнулся с ним своим бокалом. Нелепость положения никуда не делась, но теперь и на меня нахлынула какая-то теплота.

– Так что по возвращении домой – никаких ужинов.

– Ни-ни.

– Больше не придется вести натужные беседы ни о чем.

– Как-нибудь перекинемся парой слов о погоде – и все.

– Не будем приглашать друг друга в гости.

– За это надо выпить.

– Между прочим, вечер не так уж плох. Что скажешь, старина Леонард Дуглас, мой постоянный покупатель?

– За Гарри Стадлера. – Я поднял бокал. – Куда бы не повела его судьба.

– За меня. И за тебя.

Мы выпили шампанского и посидели минут пять в тепле и блаженстве, как друзья детства, которые вдруг выяснили, что когда-то боготворили одну и ту же прекрасную библиотекаршу, которая прикасалась к их книгам и трепала по щеке. Но воспоминания уже рассеивались.

– Кажется, будет дождь, – сказал я, достав бумажник.

Стадлер бросил на меня такой выразительный взгляд, что мне волей-неволей пришлось вернуть бумажник в карман пиджака.

– Спасибо. Доброй ночи.

– Тебе спасибо, – ответил он. – Как бы там ни было, теперь я не один.

Я опустошил свой бокал, удовлетворенно вздохнул и, повинуясь какому-то порыву, взъерошил редкие волосы Стадлера, а потом стремительным шагом направился к выходу.

В дверях я обернулся. Он это заметил и гаркнул на весь зал:

– Не узнали?

Я притворно помедлил, поскреб в затылке, будто напрягая память, а потом указал на него пальцем и провозгласил:

– Хозяин мясной лавки!

– Он поднял бокал:

– Точно! Ваш мясник!

Поспешно сбежав по лестнице, я прошагал по паркету наборного дерева – слишком роскошному, чтобы попирать его ногами. На улице меня встретила гроза.

Подставив лицо дождю, я сделал несколько шагов.

Как ни странно, пришло мне в голову, я теперь тоже не один.

Вымокший до нитки, я засмеялся, втянул голову в плечи и побежал к себе в гостиницу.

Почтальон едва не расплавился от зноя, пока брел по тротуару под обжигающим летним солнцем, роняя капли с потного носа и придерживая объемистую кожаную сумку потной ладонью.

– Так, поглядим. Это у нас дом Бартона. Сюда три письма. Одно – Томасу, другое – его женушке Лидди, а третье – бабке. Стало быть, жива еще? Ох уж это старичье, ничто их не берет.

Он бросил письма в ящик и остолбенел.

До его ушей донесся львиный рык.

Почтальон отпрянул, вытаращив глаза.

Тугая дверная пружина исполнила душераздирающую мелодию.

– Доброе утро, Ральф.

– Мое почтение, миссис Бартон. Неужто вы льва взяли в дом?

– Что?

– Льва взяли, говорю. На кухне держите?

Она прислушалась.

– Ах, вот вы о чем! Нет, это наш "мусорганик". Ну, вы понимаете, утилизатор органического мусора.

– Не иначе как супруг ваш прикупил.

– Он самый, кто ж еще? Вы, мужчины, до техники сами не свои. Такой агрегат даже косточки сожрет – и не поперхнется.

– Вы с ним поосторожней. Не ровен час – он и вас заглотит.

– Не посмеет. Я же известная укротительница, – засмеялась хозяйка и прислушалась. – Ого, и вправду ревет, как лев.

– Видать, оголодал. Ну, всего наилучшего. – И почтальон растворился в утренней жаре.

Лидди, размахивая письмами, взбежала по лестнице.

– Бабуля! – Она постучала в дверь. – Тебе письмо.

Дверь молчала.

– Бабуля? Ты тут?

После долгой паузы из комнаты послышался сухой скрип:

– Тут.

– Что поделываешь?

– Много будешь знать – скоро состаришься.

– Ты все утро у себя в комнате просидела.

– Да хоть бы и весь год, – огрызнулась бабуля.

Лидди подергала дверную ручку.