Роберт Уилсон - Вихрь

— Зачем, Оскар? Что вам это даст?

— По меньшей мере мы проведем пассивную разведку. Возможно будет иметь место и взаимодействие с машинами.

Одна из кузин принесла нам стаканы с соком и вышла. За открытыми окнами дул вечерний ветерок. Видно было, как вдали идет дождь.

— В любом случае, — осторожно продолжил Оскар, — мы считаем, что в экспедиции было бы полезно присутствие одного из Посвященных.

В Вокс-Коре нас, Посвященных, было всего двое — я и Айзек Двали. Я следил за его исцелением. Ему успешно восстановили черепную коробку, он уже мог пройти несколько шагов и произнести несколько малопонятных слов. Но все еще был слишком слаб, чтобы рискнуть принять участие в экспедиции вглубь Антарктики.

— У меня есть выбор?

— Разумеется. В данный момент я всего лишь предлагаю вам подумать.

Собственно, я уже знал, что мне придется согласиться. Этим я укреплю веру Оскара в возможность превратить меня в приверженца вокских принципов. А верить в эту возможность Оскару было необходимо, так как без этого план Эллисон ни за что не осуществился бы.

Если такой план все еще существовал. Если мы не попали в плен нашей собственной лжи.

По правде говоря, у меня не было никакого другого дома на свете, кроме Вокса. Который, как уверял Оскар, был готов меня усыновить, если я не откажусь от статуса его пасынка.

Вот я и постарался сделать вид, что его предложение мне хотя бы немного интересно.

Возможно, оно и вправду представляло для меня некоторый интерес. Теперь, когда я лучше узнал Вокс, он уже не был для меня пугающей абстракцией. Я научился правильно одеваться, чтобы не выделяться в толпе, стал кое-как ориентироваться в главных традициях их общества. Добросовестно изучал предоставленные мне книги, пытаясь выудить суть из всего этого юридического хитросплетения. Я узнал, что Вокс зародился как организованное государство посреди океана, покрывавшего всю планету по имени Эстер, один из Срединных Миров в ряду обитаемых планет. Мне уже были знакомы имена основателей здешней лимбической демократии, вся пятисотлетняя история его войн и политических союзов, его побед и поражений. Я мог тезисно воспроизвести теоретические постулаты так называемых Пророчеств Вокса. (Вызывало мистический ужас то, что некоторые из нас, исчезнувших в Арке Времени десять тысяч лет назад, были названы в этих пророчествах по именам. Наше второе пришествие было предсказано с точностью до дня и даже часа!)

Короче говоря, я начинал создавать себе вокскую идентичность, разве что обходясь пока без «узла» на затылке.

Эллисон тем временем дрейфовала в противоположном направлении, удаляясь от своего прошлого и погружаясь в свою «имперсону». Ценой этого становилась изоляция от общества и хроническое, угнетающее одиночество. Это тоже делалось с четкой целью: она хотела убедить своих надсмотрщиков, что утрачивает контакт с реальностью.

Простившись с Оскаром, я отправился обратно к себе, то есть к нам с Эллисон. Я застал ее сидящей за столом, сгорбившись, за тем занятием, которому она упорно посвящала дни напролет вот уже несколько недель: она писала карандашом на бумаге. Бумага не была на Воксе невидалью, ее производили в небольшом количестве для различных нестандартных целей. Классических карандашей и ручек на Воксе вообще не использовали, но я объяснил Оскару, что это такое, и он сделал заказ в мастерской. Получились грифели в трубочках из углеродного волокна, похожие на «механические карандаши» из моего прошлого.

Настоящая Эллисон Пирл обожала делать всевозможные записи, и ее дневники очень пригодились воссоздавшим ее вокским специалистам. Я положил руку ей на плечо — мол, вернулся домой. Заглянул в тетрадку и попытался разобрать ее почерк (буквы получались крупные и шаткие: бедняжку наделили любовью Эллисон Пирл к писанине, но не самому физическому навыку бумагомарания). Вокс к этому времени, что называется, бросил якорь у самого антарктического материка, в глубокой заводи, где некогда находился шельфовый ледник Росса. Эллисон побывала днем на высокой башне и теперь описывала увиденное:

«…горы — хребет Земли Королевы Мод из древних атласов — это серые зубья под мерзким небом, мертвые, как и все остальное на этой загубленной планете; зеленые тучи поливают желтым дождем выветренные склоны. Это как приговор человечеству, и хотя я знаю, что люди отсюда ушли, это все равно выглядит монументальным напоминанием о наших ошибках, о том, как мы жили, и о последствиях, которых мы не смогли предвидеть и понять…»