Роберт Уилсон - Вихрь

Теперь она едва слышно шептала. Кайл не сводил глаз с ее губ.

— Раньше я всему этому не верила, а теперь, кажется, готова поверить.

Утром Боуз признался ей, что он не просто коп, а связан с людьми, следующими марсианским традициям. Сказал, что его друзьям ненавистен черный рынок. Полицию можно подкупить, а его друзей — нет, потому что они уже прошли лечение препаратами долголетия так, как оно задумывалось. И он, Боуз, действует в их интересах.

Теперь Сандра тихо пересказывала все это Кайлу.

— Тебе наверняка хочется спросить (как старший брат он наверняка бы об этом спросил), доверяю ли я ему.

Кайл бессмысленно моргал.

— Доверяю. — Он признания вслух ей полегчало. — Меня тревожит неизвестность.

А еще смысл записанного Оррином Матером фантастического сюжета — если в нем имелся какой-то смысл. Бинт на руке Джека Геддеса и то, какое это имеет отношение к склонности Оррина к насилию. Шрам на теле Боуза, который тот пытался от нее скрыть и происхождение которого пока не объяснил.

Сандра забыла о времени. В дубовую рощу пришла медсестра, с трудом волоча ноги от жары.

— Ему пора возвращаться в постель, — напомнила она.

С головы Кайла свалилась бейсболка, но здесь, в тени, это не имело значения. У него были не по возрасту редкие светлые волосы, через которые просвечивал розовый, как у младенца, череп. Сандра подобрала бейсболку и водрузила ее брату на голову.

— Ах.

— Конечно, — сказала она. — Отдыхай, Кайл. Скоро увидимся.

Желая постичь природу отчаяния, Сандра изучала психиатрию, но ей далась только фармакологическая часть проблемы. Оказалось, что человеческий мозг легче лечить с помощью лекарственных средств, чем понять. Со времен долгого и мучительного угасания ее отца появилось множество более удачных антидепрессантов, что было само по себе хорошо, но само отчаяние так и осталось клинической и человеческой загадкой — и как состояние, и как болезнь.

На обратном пути в Хьюстон Сандра миновала лагерь приюта — одно из тех мест, где размещали тех ее пациентов, кто получал статус опекаемых. Проезжая здесь, Сандра всегда испытывала угрызения совести и старалась смотреть мимо, благо что строения лагеря были невысокие, да и въезд в него ничем не выделялся и был помечен малозаметной табличкой; помогала и густая зеленая изгородь, пожелтевшая от засухи. Главное было не замечать высокие сторожевые башни с часовыми. Увы, она знала, что представляет собой лагерь: огромный двухэтажный жилой корпус и множество цельнометаллических трейлеров Агентства по чрезвычайным ситуациям, а по периметру все это обнесено колючей проволокой. Жившие там мужчины и буквально считанные женщины были предельно разобщены, и объединяло их только одно — нескончаемое ожидание. Других занятий в таком место быть не могло. Ждать приходилось своей очереди на предоставление рабочего места, редкой возможности улучшить жилищные условия, получения писем от далеких и равнодушных родственников. Ждать, по мере угасания оптимизма, чуда — своего шанса начать новую жизнь.

Целый городок из колючей проволоки, листового железа и хронического отчаяния! Побороть отчаяние здесь пытались при помощи медикаментов — возможно, она сама кому-то что-то выписывала, и ее рецепты ежегодно возобновляли в лагерном диспансере. Иногда и этого оказывалось недостаточно — Сандра слыхала, что наибольшей проблемой безопасности в лагере является незаконное проникновение с воли жидкостей и веществ, помогающих забыться: спиртного, травки, опиатов и других наркотиков.

На рассмотрении у техасских законодателей находился законопроект о приватизации таких лагерей. В нем фигурировало разрешение на «трудовую терапию», то есть на наем здоровых лагерников на сезонные работы, чтобы компенсировать затраты штата на их содержание. По мнению Сандры, принятие такого закона означало бы окончательную гибель веры в попечительский проект, если она у кого-то еще оставалась. То, что задумывалось как утешение и защита хронически бедствующих, превращалось в узаконенное рабство — в едва замаскированный источник дешевой рабочей силы, подстриженной и в стиранных рубахах.

В зеркале заднего вида исчезли сторожевые башни, их заслонили желтые холмы. Сандра вспоминала, как ее разозлил Конгрив, отнявший у нее дело Оррина Матера, чтобы помешать поставить неудобный диагноз. Но разве у нее самой чистые руки? Сколько людей она обрекла на интернирование, решив, что они отвечают параметрам диагностики и статистики? Да, этим она спасала их от уличной жестокости и насилия, от эксплуатации, СПИДа, голода и наркотиков — казалось бы, откуда взяться угрызениям совести? Но для чего она их спасала?