Андрей Попов - Обманутые сумасшествием

Кьюнг изменился в лице. В нем проснулось прежнее человеческое достоинство, прогоняющее страх и растерянность. Его профессиональная гордость была снова задета и восставала против собственного уничижения.

– Ну уж нет… За исход похоронной компании перед Центром отвечаю я, а не ты. Ты даже не можешь вообразить себе, что предлагаешь. Допустим, вернулись мы на Землю, меня, разумеется, спрашивают: почему работа на планете не закончена? Что я им отвечу?.. А главное: что обо мне потом будут говорить?.. Капитан Нилтон трусливо бежал с Флинтронны потому что испугался темноты и покойников! Этого никто не услышит! Никто!

– Расскажи им все как есть! Давай пошлем подпространственный радиосигнал и подождем ответ!

– Не будь идиотом! Думаешь, кто-то поверит тому бреду, что здесь творится? Как трупы сами ходят в туалет, слоняются по ночам, мешают спать, играют в карты от безделья. Нас просто засмеют! А за глаза будут говорить, что мы сами перерезали друг друга!

Айрант замолчал. Надолго. Его разум подсказывал, что капитан прав, душа же стремилась, просто рвалась покинуть этот безумный мир и навсегда вычеркнуть его из своей памяти. Разбушевавшиеся чувства пытались спорить с доводами рассудка. Извечная борьба духа и плоти, никогда ничем не оканчивающаяся, лишь одно одерживает временную победу над другим. От внутренней сумятицы, казалось, и снаружи происходил такой же сумбурный, беспричинный, совершенно непоследовательный, алогичный круговорот событий. Внутренний и внешний мир, зеркально отражая друг друга, словно через кривые линзы, уродовали до неузнаваемости некогда нормальный и закономерный ход вещей.

«Будь все проклято!». — Самое мудрое изречение самого выдающегося философа Сорнетта. Ходит легенда, что прежде чем произнести эти три слова, он в течение сорока лет пребывал в молчании, живя отшельником на планете Зелон. И сказав ЭТО, отдал Богу душу.

Да… Ситуация не вдохновляла своей перспективностью. Более двадцати тысяч покойников еще ожидали своего захоронения. Хотелось поскорее запрятать их в глубину песков и забыть эти восковые лица тех, кого уже нельзя назвать людьми. Пускай они лежат там. Пускай терпеливо дожидаются обещанного им воскресения мертвых. Пускай больше не мотают нервы еще живущим. Если кому-то из двоих оставшихся и суждено вернуться на Землю, то там лишь только один вид умершего человека пожизненно будет будоражить в памяти безумные месяцы, проведенные на Флинтронне. Образ трупа превратится в хроническую болезнь, могилы станут вызывать аллергию. Но даже до этих светлых дней и их содержательных воспоминаний надо дожить. Сам факт возвращения находился уже под большим сомнением. Об этом не любили говорить вслух, но тревожная неуверенность, облаченная в форму недоброго предчувствия, засела у каждого в душе. Ведь «Астория» все-таки исчезла, и похоже — навсегда…

– У тебя есть вообще какие-нибудь дельные предложения? — спросил Кьюнг после продолжительной задумчивости.

– Есть.

– Я слушаю.

– Сделать самогонный аппарат и нажраться как свиньям.

Капитан вдруг понял, что обретает способность предчувствовать ответы Айранта на задаваемые вопросы. Он поглядел в глаза своему бортмеханику — этак, с каким-то любопытством, и испытал в этот момент… кажется, зависть. Странное дело: именно зависть! Он не мог понять одного: как в такой ситуации, когда они со всех сторон зажаты в тисках, и жизнь каждого не стоит и цента, причем, нарисованного на туалетной бумаге, — как здесь можно сохранять такую твердость духа, а на смертоносные вопросы с легкостью откидывать фривольные шуточки?

До него еще просто не доходило, что Айрант говорит на полном серьезе, поэтому ответ последовал предельно кратким:

– Запрещено.

– Этим сволочам тоже запрещено мертвым вставать из морга, причем — законами природы! А они плевать хотели на все запреты!

Что-то там перевернулось внутри. Кьюнг призадумался и только теперь понял, что в этой идее есть нечто ценное. Нахлынула волна какой-то обреченной усталости и вдруг захотелось забыться, хоть на некоторое время: уйти из этого мира, убежать от его проблем: кануть в бездну, кинуться в море — куда угодно, только бы немного отдохнуть от самого понятия «жизнь». Погрузиться в лекарственную хмель и ни о чем не думать… Нужна была хоть какая-то отдушина, хоть слабая разрядка для нервов, иначе психика просто не выдержит.

В тот же день вечером оба были уже в стельку пьяные и едва стояли на ногах. Бормоча друг другу невнятную ругань, они принялись натягивать скафандры, чтобы отправиться на планету для свершения подвигов. Немного погодя из «Гермеса» вывалились две неуклюжие фигуры. Они стояли в обнимку, слегка пошатываясь, но не от ветра и не от изменчивой гравитации, а от блаженного сознания того, что они герои, и им на все наплевать. Вокруг, как и прежде, царила нескончаемая ночь, которую резали лучи пьяных фонарей.