Андрей Попов - Обманутые сумасшествием

Прямо среди ночи по связи пришел срочный вызов:

– Фабиан! Немедленно ко мне! Немедленно!

Робот очнулся. Насколько это было возможно неспеша и неторопливо он приблизился к капитанской каюте. Постоял, о чем-то подумал, равнодушно выслушал непонятную возню, исходящую изнутри: кажется, в ней присутствовали продолжительные стоны и отрывки самой черной ругани. Потом он вошел.

Кьюнг, извиваясь всем телом, лежал на полу, обхватив руками горло и выпучив в потолок обезумевшие глаза.

– Что с вами, сэр?!

– Прок… проклятье! Я взял пробирку с лекарством, выпил его, а там какая-то отрава! Проклятье! — капитан задыхался. — Мне нужно срочное промывание желудка! Помоги мне добраться до медотсека!

Пока еще во всем послушный и покорный Фабиан выполнил и этот приказ. Он бережно уложил капитана на кушетку. Тот уже был бледен и жадно глотал воздух.

– Ну, чего стоишь?! Неси аппарат для промывания желудка!

Робот отошел в сторону и принялся переставлять с места на место коллекцию разносортных приборов, делая вид, что что-то ищет.

– Сэр, я не вижу, где он?

– Ищи!!

Кьюнг выл от боли, и в этом вое было что-то звериное, чисто-инстинктивное, неосмысленное — но не человеческое. Давно известная формула: в приступе агонии человек становится тем, чем в принципе и является — животным. Разум меркнет. Возвышенные чувства испаряются как неудавшееся наваждение. Слова превращаются в бессодержательные возгласы. Остается только первобытное тело, движимое простыми рефлексами. Капитан метался из стороны в сторону, изредка ударяясь о стенку и отскакивая обратно. Произнести хоть что-нибудь вразумительное уже не получалось. Робот, более ничего не предпринимая, стоял рядом и своим вечно равнодушным взором наблюдал за происходящим. Капитан вдруг издал дикий вопль: столь неестественный, будто кричал не он, а некая тварь, сидящая у него внутри. Потом забился в неистовых конвульсиях и через пару минут был уже мертв: руки безжизненно опустились, тело обмякло, губы подернулись синевой.

Фабиан робко подошел, потряс его и убедившись, что на этот раз ошибки в диагнозе быть не может, сел на кушетку и долгим задумчивым взглядом посмотрел куда-то в пустоту…

По неписаному обычаю, возникшему около века назад, всех астронавтов хоронили в скафандрах. Может оттого, что путешествие в загробный мир чем-то сравнимо с полетом в космос? Ведь и в том, и в другом случае впереди полная неизвестность. Фабиан, превосходно играя роль послушного слуги человека (хотя сейчас, когда спектакль закончился, можно было вести себя более естественно) и, видимо, движимый этой раболепской услужливостью чисто по инерции, не упустил из виду ни одну мелочь погребальной церемонии. Все исполнил тщательно и аккуратно. И справедливости ради надо сказать, не будучи явным виновником его смерти, он проводил своего капитана в последний путь со всеми подобающими почестями. Уложил тело в могилу, вручную закопал яму, подровнял лопатой окантовку образовавшегося холма, поставил памятник и даже минут пять постоял рядом в туповатом молчании, которое со стороны могло сойти за скорбную задумчивость.

На планете сразу стало как-то тихо, и ко вселенскому океану печали добавилась еще одна капля чьего-то горя. По небу вдруг сверкнул яркий метеорит и тут же погас. Сомнений не было: там, наверху, тоже почтили память капитана Кьюнга Нилтона. Вечнодогорающие звезды слабо мерцали и, казалось, произойди сейчас сильное дуновение ветра, они бы все потухли. Флинтронна, плотно окутанная слоем закаменелой темноты, была и оставалась чем-то не совсем реальным. Стоит зажечь свет, и из этой нереальности возникают фрагменты чего-то видимого и даже осязаемого. А если сейчас выключить все прожектора, погасить сигнальные огни на «Гермесе», то планета попросту исчезнет, оставив вместо себя огромную черную дыру и, возможно, такие же черные воспоминания.

Фабиан вновь зашевелился, отошел немного в сторону, потом поднял лопату, которой работал. И опять странное поведение: кажется, он принялся рыть еще одну могилу, старательно вынимая из нутрища планеты комки замерзшего песка и глины. Кому еще он мог ее рыть, как только не себе?

Когда дело было закончено, он вдруг замер, руки безвольно опустились, и снова открылись те странные, непонятно кем придуманные дверцы в области грудной клетки, опять выполз на свет божий этот омерзительный желтый комок, каким-то загадочным образом превратившись в то, что отдаленно напоминало гуманоида: уродливая, неудачная пародия на человеческую внешность. Инопланетное существо грубо толкнуло застывшего робота в образовавшуюся яму и засыпало его песком.