Юрий Подзоров - Девчонка из моего детства

* * *

Это была тесная ночь. Она свивалась вокруг нас коброй, она проходила сквозь нас, как ток, а мы пили друг друга до дна и захлебывались этим насмерть. Мы умирали маленькой смертью и воскресали огромной жизнью, потому что были вместе. В ту ночь во вселенной существовали только наши губы и руки, а остальное заполняла жаркая влажная пустота, которая давила нас со всех сторон. И мы никуда не смогли спрятаться от этого. Боги спускались на землю и смотрели нам в лицо. Боги знали, они сами это придумали, что мы нужны друг другу, как воздух, поэтому занавесили наше окно сотканной из звезд черной парчой неба. Они сделали это для того, чтобы солнце не подглядывало и не мешало нам, но оно все равно вылило на горизонт потоки ядовитой зари, разъедающей ночь, и на грани вцепившихся друг в друга света и темноты родился новый день. Трель будильника разбудила нас в восемь часов. Мы лежали на смятой постели, а солнце, путаясь в занавесках, светило через неухоженное окно. Как и следовало ожидать, мы все-таки оказались на одной кровати. Странно, но я даже не запомнил эту ночь. Было ощущение чего-то прекрасного, но ничего конкретного не приходило на ум. Ни то, как все происходило, ни того, кто первый начал я просто не знал, как будто это было не со мной. - Привет, - совершенно не сонным голосом сказала Лена, и я сразу отбросил все эти мысли. - Привет: Ну как тебе? - Что? - Ну, как тебе все это? - Что все это? - Ну, это все. Все что было. - Вчера? - И сегодня ночью. Лена игриво улыбалась. - А что было сегодня ночью? Я подхватил ее, посадил верхом на себя, и серьезно, глядя прямо в глаза сказал: - Знаешь, мне кажется, это была любовь. У нее засветились глаза. - Мне тоже так кажется, - сказала она и прильнула ко мне всем телом. Я начал гладить ее по рыжим волосам, и она медленно сомкнула веки, как будто засыпая. - Леня? - Что? - Как мы теперь, а? Я ответил не сразу. Не потому что не понял вопроса, или хотел притвориться, что не понял, а потому что сам хотел спросить это у нее. - Я хочу, чтобы ты осталась у меня жить. Она плавно села - перелилась из одного положения в другое - и точно так же, как вчера, забегала взглядом по моему лицу. - Ты думаешь, что так бывает? - Как? - Говоришь женщине: <����Я хочу, чтобы ты жила со мной>, и она остается с тобой жить? - Не знаю... А как еще сказать женщине об этом? Вместо ответа она поцеловала меня. - Ты не понял, глупый. Я тоже хочу жить с тобой. Но ведь у каждого из нас существует своя собственная жизнь. Я помолчал. - Ты же сказала, что не замужем. - А я и не замужем. - Тогда что же? - Забыл? Дом, в котором я жила целых пятнадцать лет, находится за тысячу километров отсюда. Там работа, друзья, знакомые: Я наконец-таки понял. - И дети? - Нет, не дети. Она слезла с меня, отвернулась и раздельно сказала: - Ребенок. Один ребенок. Мой. Вот так. Счастье, как и беда, не приходит в единственном числе. Я сел на кровати и обнял ее сзади за плечи, а она, откинув голову назад, прижалась к моей недобритой со вчерашнего утра щеке. Мы долго сидели, не говоря друг другу ни слова, а потом она неожиданно резко встала и начала одеваться. Я немного полюбовался ей, какая она стройная и красивая, а потом спросил: - Ты куда? - Никуда, Леня. Ни-ку-да. Утреннее солнце путалось в ее волосах, она одевалась, и мне явственно представилось, что это моя жена. Сейчас она пойдет на кухню готовить завтрак, сам я буду собираться на работу, а из соседней комнаты раздастся детский голос: <����Мам! Мама! Давай мне скорее поесть, я в школу опаздываю!> Этого, конечно, не случилось.

* * *

Какое все-таки странное чувство! Мы с Леной - не те дети, которые знали друг друга много лет назад, а теперешние мы с Леной - были, видимо, нужны друг другу всю жизнь. И вот мы вместе. Но что это? Что это за маленький человек, часть ее плоти, но не моей, который вдруг оказывается существует в теперь уже нашей жизни? Я не знаю его, но он - неотъемлемая часть той, кого я люблю. Может, я подлец и эгоист, но я не хочу, чтобы так было. Нет-нет, пусть она привозит его ко мне, и я буду любить его, как собственного ребенка. Но ведь дети не появляются просто так. Значит был, был в ее жизни кто-то, кто подарил ей это счастье. Кто он, где теперь? Расскажет ли она мне? Не знаю: Я брился в ванной как и вчера, а Лена орудовала на кухне и оттуда доносилось негромкое пение - видимо, это ее привычка. Что ж, пускай. Эти звуки наполняли дом жизнью, и я был рад этому. Может, теперь закончится мое вечное одиночество. За завтраком мы не говорили о ее ребенке. Вместо этого мы мило трепались обо всякой ерунде, а потом я сказал, что мне пора. - Во сколько тебя ждать, - спросила Лена. - Думаю, часам к шести уже буду. - Тогда я приготовлю тебе что-нибудь к этому времени. - Ладно. Если куда-нибудь пойдешь, закрывай дверь на два оборота. И не забудь ключи, они в прихожей на полке под зеркалом, а то будешь торчать под дверью до вечера. Тебе оставить деньги на продукты? - У меня есть. - Тогда ладно. - Мы уже стояли у двери. - Ну, пока, что ли? Она поцеловала меня. - Пока. И я поспешил на работу. День выдался хлопотный. Так как я вчера никуда не ходил, скопилось много дел, да еще друг вызвонил меня на работе со своим шкафом - пришлось оперативно помогать. А к концу рабочего дня приехала ревизия из главка, так что пришлось все делать быстро, и в то же время тщательно. В общем, к шести часам я не успевал никак. Вообще-то я люблю свою работу, но сегодня у нас в конторе наступил ад. Мы бегали по отделу - глаза на лоб, морда в мыле, орали друг на друга, копошились, как куры в курятнике при появлении петуха, и я обо всем, кроме работы, позабыл напрочь. Это была моя первая ошибка, но я просто привык все время быть один и никто никогда не ждал меня дома. Я частенько засиживался до позднего вечера, а тут еще эта комиссия, так что очнулся я от этого кошмара на работе только около девяти. И сразу же вспомнил о Лене. Рука сама собой потянулась к телефону, чтобы позвонить ей, но что-то меня остановило. Я подумал, что после драки кулаками не машут, и вместо этого лучше как можно быстрее приехать домой. Я быстро собрался, выбежал на улицу, и, чтобы скорее добраться, стал ловить такси. Как назло, никто не останавливался минут двадцать, а когда один добрый самаритянин все-таки притормозил, то загнул такую цену, что в другое время я ни за что бы не согласился. Но тут уж делать было нечего, и я полез в машину. Дело в том, что от нашей конторы до моего дома не такто просто доехать на общественном транспорте - нужно делать две пересадки - а время было позднее, и если бы я избрал этот путь, то мог бы вообще никуда не уехать. Мы мчались по улицам вечернего города, в салоне звучало <����Зеленоглазое такси> Боярского и я возвращался домой после напряженного рабочего дня. Я ехал к женщине, которая меня любит, и это было пусть маленькое, но счастье. Ничего другого не было нужно, ничего другого не хотелось. День был полон, не хватало только ее губ, и я скорее жаждал исправить это упущение: Я не стал открывать дверь своим ключом и позвонил. Лена открыла мгновенно, как будто ждала этого, и я сразу же увидел ее огромные глаза, а из квартиры почему-то дыхнуло жаром. - Ты: Ты почему так поздно? - прошептала она задыхаясь, - Ты где был, Ленька? Ты же сказал, что в шесть придешь! Она вся дрожала. Мне даже показалось, что воздух вокруг нее колышется, как марево в знойный день. - Господи, Лена! Что случилось? Я потянулся, чтобы обнять ее, но она отступила назад. - Ты еще спрашиваешь. Ты еще спрашиваешь! Я прикрыл дверь, прислонился к ней спиной. В квартире было как-то жарко и душно. Я глубоко вздохнул и сказал: - Леночка! Ну да, я опоздал. На работе был очень жаркий денек, и я забыл тебе позвонить, предупредить. - Ты! Забыл?! - Ну извини, извини, пожалуйста. Не злись. Я больше не буду. Хорошо? Она не ответила. Она смотрела мне в глаза, и что-то было такое в ее взгляде, отчего тело у меня покрылось испариной. - Жаркий? Жаркий денек? - она то шептала, то срывалась на крик. - А дома ты не хочешь, чтобы стало жарко? Я начинал злиться, но пока еще держал себя в руках. - Выслушай меня, Лена. Я виноват, я извинился. Я больше никогда этого не сделаю. Но давай-ка мы с тобой не будем ссориться из-за этого на второй день нашей встречи. Давай вообще не будем ссориться, хорошо? Я тебя люблю, ты я думаю, меня тоже, и все нормально. Что-то неуловимо изменилось в ее поведении. - Любишь? - сказала она совсем другим голосом и стала подходить ко мне. Я лихорадочно соображал, неужели я сморозил какую-то глупость, но она вдруг улыбнулась, и сказала: - А ты мне этого еще не говорил. У меня отлегло от сердца. Я уж думал, она не прекратит ссориться. - Как же так? Не может быть! - сказал я с притворным удивлением и начал развязывать шнурки. - Не говорил. - Удивительно! Я тебе еще ни разу не сказал, что я тебя люблю? - я скинул ботинки и стал надвигаться на нее. - Ни одного разочка. - теперь она улыбалась шире. И тут грянул телефонный звонок. Я инстинктивно кинулся к столику у входа на кухню, чтобы поднять трубку, и тогда произошла странная вещь: краем глаза я отчетливо успел заметить, как улыбка на Ленином лице застыла. А дальше было еще более странно. Я схватил трубку, и произошел такой разговор: - Алло! Э: Это номер двадцать один пятнадцать десять? - Да. - А: Где женщина, с которой я только что разговаривала? Это из морга звонят. Передайте ей, что неопознанных тел к нам сегодня не поступало. Послышались короткие гудки. Я медленно повернулся к Лене. - Ты не представляешь себе, как я беспокоилась, - сказала она. - Ты даже не оставил номер рабочего телефона. Я ничего не знала. Ты ушел и пропал: А вдруг тебя сбила машина? Оказалось, что я все еще сжимаю телефонную трубку. И держать ее было почему-то как-то очень непривычно и неудобно. Я с трудом оторвал взгляд от Лениного лица и посмотрел на трубку. В том месте, где я держал ее, она вся была помятая, как будто сделана была не из пластмассы, а из пластилина, и рельеф этот складывался во что-то удивительно знакомое. Я долго смотрел на трубку в глубоком оцепенении, из нее доносились гудки отбоя, и я вдруг понял, что это. Она выглядела так, словно ее крепко сжимали какой-то неведомой раскаленной до красна рукой. И рука была меньше, чем моя. Это была женская рука.