Марина Дяченко - Эмма и Cфинкс

– Нет…

– А зачем же ты смотрел так часто? – удивилась Эмма.

– Я все думал, что Кащей победит, – нехотя признал­ся мальчик. – Что они его побеждают-побеждают… А потом он возьмет и победит. Хоть один раз.

– Зачем? – спросила Эмма после долгой паузы.

Мальчик посмотрел исподлобья:

– А он мне нравится.

Елки кончились. Эмма получила премию и отгулы. Первый день отдыха был сладок, второй – скучен; на третий день Эмма поняла, что неотвратимо сползает в депрессию. Так бывает, когда, напрягая все силы, стремишься к цели. Мечтаешь об отдыхе, но когда цель исчезает, когда на ее место приходит пустота, тогда только ты понимаешь, как счастлив осел с грузом на спине и охапкой сена перед носом.

Борясь с депрессией, Эмма убирала в квартирке. Гуля­ла в парке, делала гимнастику, звонила приятелям; не­сколько раз подолгу болтала с Иришкой. О Ростиславе Викторовиче не было сказано ни слова.

Снова наступили будни. Снег то выпадал, то таял, ос­тавляя на улицах глубокую грязь. На свалках, возле му­сорных баков, валялись трупы елок. Эмма ждала весны.

– Алло!

– Да?

– Это Ростислав Викторович?

– Да, это я.

– Здравствуйте. Меня зовут Саша. Мне ваш телефон дал один мальчик из сто первой школы:.. Я вот по какому вопросу… можно?

– Да, я слушаю.

– Я хочу, в общем, я… Я хотел бы… Короче говоря, ну… Я знаю, что вы даете уроки математики. Мне надо математику… подтянуть. У меня сейчас нет денег, но я заработаю. Скоро. Можно я вам буду иногда звонить и спрашивать… ну… если с ответом не сходится?

– Погоди… Сколько тебе лет?

– Двенадцать. В шестом классе.

– А сколько у тебя по математике?

– Ну, когда как. Когда три, когда четыре… Я математику люблю. Только мне надо подтянуться.

– Гм, понимаешь, Саша… Я вообще-то с ребятами постарше занимаюсь. Перед поступлением в институт. Вот если бы ты был в одиннадцатом классе или хотя бы в десятом…

Молчание. Сопение в трубке.

– Саша?

– Значит… мне нельзя?

– Погоди-погоди… Расскажи о себе вообще-то. Вот ты сказал, что денег заработаешь…

– Да. Я машины мою.

– А как твоя мама на это смотрит?

– А она не работает. У нее инвалидность.

– Понятно… А отец?

– Нету.

– Так… А зачем ты хочешь заниматься математикой? Почему не чем-нибудь другим?

– Ну… Мне нравится. И, говорят, в политехнический надо математику сдавать, а я технику люблю. И там конкурс маленький.

– А ты хочешь обязательно в институт?

– Ну, на вечерний. Нельзя, что ли?

– Можно… Хорошо. Так. Давай по порядку. Чем ты хочешь – конкретно, – чтобы тебе помог?

– Объяснить… У нас математичка непонятно объясняет.

– Да? Гм… Может быть, это ты не очень внимательно слушаешь?

– Нет. У нас на уроках почти никто не понимает. Уже потом – кто как. Вот у моего соседа есть отец, который в математике сечет, так он объясняет… И я у него списы­ваю… Иногда…

Молчание.

– Ну, Саша, ладно… Давай попробуем. Только я ведь не всегда свободен, ты уж извини, у меня не так много времени…

– Да, я знаю. Я не буду приставать. И я заработаю, честное слово. Я же не попрошайка, чтобы мне дотации делать.

– Что-что делать?

– Дотации…

– Гм… Ну ладно. Когда в следующий раз чего-то не поймешь – звони…

– Спасибо, Ростислав Викторович! За мной не заржавеет!

– Ладно, пока…

– До свидания!

Короткие гудки. Мягкие, далекие, будто вспыхиваю­щий и гаснущий огонь.

В воскресенье после дневного спектакля Эмма отпра­вилась на книжный развал и среди цыганского беспоряд­ка собирающих свой товар лоточников успела-таки ра­зыскать потрепанный учебник по математике для шесто­го класса. И потратила на него большую часть своего выходного – понедельника. С желтых страниц на нее пахнуло детской скукой, пер­выми утренними уроками, когда сонная голова клонится к парте, а белый свет «дневных» ламп режет глаза. Тем не менее она поборола минутное отвращение, и взялась чи­тать, и даже решать задачи; некоторые дались легко. Не­которые обескуражили. На другой день она взяла учебник с собой на работу. Читала в метро; стоявший за спиной мужчина чуть под­толкнул ее:

– Пацан! Ты бы с дороги ушел, если не выходишь?

Эмма обернулась. Мужчина был лет пятидесяти, коренастый и плотный, с пышными рыжеватыми усами:

– Э-э-э…

Эмма видела, как округляются глаза. Как усы вроде бы обвисают, а рот приоткрывается:

– Это… а…

И как, наконец, мужик берет себя в руки:

– Гм… Извините.