Марина Дяченко - Эмма и Cфинкс

Интересно, и что же Росс о ней думает? Наверное, он уверен, что она тоже посвящена во все подробности. Что она дала согласие на смотрины. Что сейчас она, возмож­но, плавно переведет разговор на обстоятельства личной жизни… А может быть, пригласит в гости. Не сегодня, разумеется. Потом. В перспективе. Перспективный жених…

Вероятно, с Иришкиной точ­ки зрения, он именно тот, кто нужен Эмме. «Не от мира сего».

Наша Эммочка сама немножко «не от мира»… Но глубокая, очень глубокая личность, не хухры-мухры.

Ма­тематик оценит – кто, если не математик?!

Эмме сделалось грустно и смешно. Злость на Иришку исчезла без следа. Ну, вот такая она щедрая, что своего счастья ей мало. Не довольствуется ролью созерцателя. Не ждет милостей от мира, берет все, до чего может дотя­нуться, и другим раздает. Эх, Иришка…

Ее спутник кашлянул, и Эмма обнаружила, что на целых три минуты совершенно о нем забыла. Шла рядом, погруженная в размышления. А теперь они стояли на ос­тановке, где, кроме них, никого не было, зато в недале­кой перспективе маячила фарами, приближаясь, ма­ршрутка.

– Спасибо, Ростислав Викторович, – сказала Эмма, улыбаясь прямо в прозрачные глаза на треугольном лице. – Рада была познакомиться. Всего хорошего.

Если он удивился, если он ждал от нее других слов, если рассчитывал проводить ее до дверей квартиры – виду не подал ни на секунду.

– И я рад был познакомиться, Эмма Петровна, – ска­зал он, вежливо наклоняя голову. – До свидания.

И, захлопнув за собой неудобную дверцу маршрутки и пережив толчок почти космического ускорения, когда маршрутка резко тронулась с места, Эмма поняла, что приключение окончилось, не начавшись.

Новогоднюю сказку срепетировали за полтора месяца, Причем автор – молодой, до крайности амбициозный драматург – не пропустил ни одной репетиции, и это было ужасно. Драматург помнил свой текст наизусть, для подстраховки всюду таскал с собой распечатанный эк­земпляр пьесы и любые, даже микроскопические измене­ния бессмертного текста встречал в штыки. Его прозвали за кулисами «наш маленький Чехов».

Постановщик сказки, пятикурсник института, не умел с «Чеховым» справиться – тем более что тот был в пре­красных отношениях с главрежем, и все прекрасно пони­мали, чем закончится для пятикурсника попытка бунта.

– Почему вот вы, Кащей, говорите «Вот попляшу на твоих косточках», когда тут ясно написано «Вот по­танцую на твоих косточках»? Вы что, не понимаете разницы?

Кащей понимал. Над «Чеховым» смеялись почти в открытую, но он не замечал насмешек. Эмма поначалу пыталась в чем-то его убедить, но в конце концов смирилась, рассчитывая на то, что уж спектакли-то инспектировать – трижды в день –. автор никак не сможет и канцелярский текст сказки можно будет приблизить к понятной детям речи.

Она была права. Уже на третий день – к девятому спектаклю – от авторского текста не осталось и следа. Дети шли потоком. Учителя едва успевали вывести предыдущих, а в фойе уже собирались следующие; три спектакля – в десять, в час и в четыре. И еще один вечерний, для старшеклассников, в семь. И так – двенад­цать дней без передышки.

Эмма приходила за час. Переодевалась стражником (обшитый парчой шлем и такая же кираса) и встречала зрителей в фойе. Водила массовку – танцы вокруг елки, конкурсы и так далее. За четверть часа до спектакля от­крывали зал, дети начинали рассаживаться, а Эмма спе­шила в гримерку, одевалась Черепашкой, гримировалась и шла на сцену. Ее героиня была занята почти без перерывов все пер­вое действие – сорок пять минут. Во втором действии у нее были еще и танцы – три штуки.

Перед вторым спектаклем, в час дня, массовки водила Снегурочка, а Эмма обедала бутербродами и чаем из тер­моса. Поролоновый панцирь Черепашки скоро пропах потом, его приходилось сбрызгивать духами. Девочки-со­седки по гримерке звали Эмму не иначе как Ниндзя. Перед третьим спектаклем она опять надевала кирасу и шлем: «Здравствуйте, дети! Вы хотите пройти в сказочное королевство? Я – стражник у ворот!» Отыграв в третий раз, она долго лежала на диване, не переодеваясь, а только отстегнув панцирь. Иногда – через два дня на третий – у нее бывал и ве­черний спектакль. Правда, в нем она была занята совсем мало. В спектакле для старших школьников «Шли солдаты» она играла девушку, которую убили в самом начале войны, в начале первого действия. Тем не менее – со­гласно изощренной задумке постановщика – все убитые по ходу действия герои не уходили со сцены, а помеща­лись на первом плане, на «скамейке мертвых», и там си­дели, глядя в зал, воплощая таким образом некую режис­серскую идею.