Марина Дяченко - Эмма и Cфинкс

Шло время, отсчитывалось падением снежинок. Эмма не замерзла, но успокоилась. Не равнодушие, спокойствие; снег валил, и ничего красивее Эмма не видела в жизни.

Росс молчал. Водил веточкой по снежной целине, вы­страивая не то узоры, не то графики. Беззвучно шевелил губами. Сперва Эмме нравилось смотреть, как он рисует, но потом захотелось вернуть его внимание к собственно Эмминой персоне.

– Они похожи на отпечатки пальцев, – медленно ска­зал Росс, отвечая не то на собственные мысли, не то на некое Эммино побуждение. – На белые отпечатки… Нет, вода лучше. Или ветер. Или… Знаешь, есть предание. Мальчики уходят в лес – и в некоторых из них вселяются души упавших деревьев.

– Да? – спросила Эмма после паузы.

Вопрос получился какой-то скептический.

– Ну да, – сказал Росс. – Дерево – то, что движется и то, что неподвижно…

– И что происходит с этими мальчиками?

– Ничего особенного… Представь, что ты дерево. А все вокруг движется… и остается неизменным… капля дождя становится событием. А впереди сто лет…

– Так что же происходит с этими мальчиками?

– Да не бывает таких мальчиков, это всего лишь легенда. Если понимаешь, что такое мгновение… И таких мгновений – бесконечное множество… Может быть, это скучно.

Снежинки летели гроздьями. Семьями.

– Расскажи о своей книге, – попросила Эмма.

Росс внимательно на нее посмотрел. Перевел взгляд на каракули на снегу; они бледнели на глазах, исчезали, будто и не было

– Слишком холодно, – сказал наконец. – Надо ид­ти… Как-нибудь потом…

Когда они скатились с горы, когда, пошатываясь и по­смеиваясь, поднялись на ноги, когда Росс взялся сбивать с Эмминой куртки налипший снег, когда она ощутила его тяжелую руку на своем боку, когда он стал сдувать снежинки с ее волос – она вдруг подумала с обидой, что, может быть, он просто не видит в ней женщину? Может быть, она навсегда останется для него Сашей, тощим пареньком с короткой стрижкой, учеником, ре­бенком?

– Боюсь, у меня не получится вообразить себя ни деревом, ни ручьем, – сказала она, отстраняясь.

Прошла секунда, прежде чем он оторвал ее от земли. Приподнял. Привлек к себе:

– Ты не ручей. Ты река…

Снег перестал. Когда они уже подходили к крайнему дому единствен­ной сельской улицы, тучи – вернее, одна большая, на вce небо, туча – стянулась к востоку, будто навстречу ог­ромному пылесосу, а западный край ее загорелся и пропустил солнце.

Эмма распечатывала пачку чая. Сперва осторожно ра­зорвала прозрачную пленку, и пленка зашуршала, обна­жая картонную коробочку с поверхностью и тисненой, и гладкой, похожей на старинный переплет. Эмма надорвала блестящий клапан, и коробка открылась, а внутри, как сокровище в сундуке, лежала еще одна упаковка – из зе­леновато-желтой фольги, и когда Эмма разрушила ее целостность, ей в лицо пахнуло чаем, солнцем и еще чем-то из детства, хотя в Эммином детстве упаковки чая были совсем другие…

Росс снял с печки кипящий чайник и по очереди наполнил две большие алюминиевые кружки. В кипятке вертелись, распрямляясь, черные листья чая. Они сидели перед печкой, почти соприкасаясь голова­ми. Над кружками поднимался пар; потом Эмма открыла чугунную дверцу и осторожно, кончиками пальцев бе­рясь за каждое поленышко, добавила топлива в малень­кий деревенский ад. Несколько хвоинок попало в огонь по ошибке. И каж­дая тут же свернулась красным кольцом. Эмма оторвала взгляд от огня и покосилась на сидяще­го рядом. Росс выводил цепочку знаков на обрывке бума­ги; заметив Эммино внимание, отвлекся и поднял голову. То ли потому, что в глазах у нее отпечаталось пламя, то ли потому, что в комнате было почти темно, но Росс смотрел так не по-человечески и так глубоко, что у Эммы закружилась голова, будто от высоты, и она быстро поту­пилась.

– Что случилось? – спросил Росс.

– Ой, – сказала Эмма. – Извини.

– Тебя что-то напугало?

– Нет, – сказала Эмма. – Просто закружилась голова.

Она избегала смотреть на него.

– Надо бы нам сходить к роднику, – сказал Росс после паузы. – Завтра уже не пройдем, тропинку развезет.

– Откуда ты знаешь? – почти выкрикнула Эмма.

– Что – откуда?

– Откуда ты знаешь, что тропинку развезет?

– Чего тут знать, – сказал Росс, глядя на исписанный листок. – Завтра по прогнозу плюс пять.

Эмма молчала. Ей сделалось неловко. И, чтобы загладить эту неловкость, она сказала:

– Тогда пойдем к источнику.

Росс шел впереди, светил фонариком; справа и слева от тропинки громоздились сугробы, но снег не скрипел уже – мялся беззвучно, и в воздухе был запах не мороза, а воды. А какое сегодня число, вдруг подумала Эмма. Какой день недели? В этот момент тучи на небе разошлись, освобождая луну, и Росс выключил фонарик. И Эмма заново увидела все вокруг – темное небо в светлых перьях облаков, да­лекие огни, острые, как иголочки, черно-белые горы в снегу и в хвое, тропинку и человека, идущего впереди. И забыла, о чем только что волновалась.