Андрей Изюмов - 13-47, Клин

Со всеми этими мыслями я завершил свой фальшивый обход периметра и вернулся на пост к Рубину. Молча, стал рядом и посмотрел на небо.

Рубин повертел свою винтовку в руках и еще раз проверил батарею.

Все мы были вооружены одной и той же винтовкой «УОА», что расшифровывалось как «Универсальное Оружие Альянса». Все винтовки имели личный номер, соответствующий номеру стрелка. В качестве пуль использовались электрические заряды, способные нанести урон, начиная от парализации противника, заканчивая его прожаркой изнутри.

Но я носил с собой и другое оружие.

Каждый солдат в день своего совершеннолетия получал подарок, который предварительно заказывал сам. На следующий же день после боец отправлялся на войну. Подарок был поощрением и ободрением перед тем, что ему предстояло.

Я знал парней, которые просили отправить им на ночь сразу двух, а иногда и трех девушек. Были и те, кто заказывали безумно дорогую выпивку, которую невозможно было позволить себе на солдатское жалованье. Кто-то предпочитал провести этот последний день на берегу океана, о котором мы слышали только рассказы. Даже здесь ведущую роль играли обычные массовые человеческие, хотя, в то же время, и индивидуальные ценности — похоть, страх перед предстоящим, а иногда и желание душевной романтики, впрочем, последнее случалось реже всего, в то время как первое безоговорочно лидировало.

Ну а что до меня, то я попросил себе вещь, по мнению других парней совершенно бесполезную, особенно, учитывая, что в тот же день я получил именную «УОА 13–47».

— Ну что, Клин, ты уже чувствуешь себя настоящим мужиком? Если да, то покажи мне, чем ты лучше. Или слабо?

День рождения я отмечал в собственной квартире в кругу друзей. Они приволокли с собой большую деревянную мишень, и теперь по комнате летали ножи.

Мое жилье кое в чем отличалось от среднестатистического обиталища всех других солдат, в том числе и друзей. Если пехотинцы получали квартиру, то там никогда не было больше трех комнат. Душ, кухня и одна свободная, которая становилась и спальней, и гостиной, и комнатой отдыха. Да и даже такие квартирки нужно было заслужить, чем-нибудь отличившись. Большинство адептов пехоты прозябало в подземных общежитиях. Но я не попал ни в первую, ни во вторую категорию.

Я еще учился на офицерских курсах в Академии, когда получил квартиру как особо отличившийся в учебе и физической подготовке курсант. Спасибо генам. Мое обиталище состояло из кухни, отдельных ванны и душа, а не какой-то там единственной вшивой душевой кабинки, и двух комнат, одна из которых была оборудована в гостиную и, по совместительству, комнату отдыха, а вторая стала отдельной спальней.

Мой последний день свободы мы отмечали именно в этой самой комнате отдыха. Ножи, бывало, пролетали мимо мишени, но меня это в принципе не волновало. Мне было совершенно наплевать на стены, на дыры в них, на рваные обои. Завтра этого всего уже не будет, и совсем не факт, что когда-нибудь я сюда вернусь. Конечно же, я сожалел, что зарубил на корню возможность офицерской службы, но изменить ничего в своем прошлом, увы, уже не мог. Да и не был я уверен в том, что смог бы сдержаться и не ударить капитана, даже если бы появился шанс что-то исправить.

Завтра мне предстояло рвануть в самую пучину боевых действий, имея за плечами всего одну вылазку на базу противника и то, весьма неудачную. Но я просто старался об этом не думать. Могло бы все сложиться и лучше, а вышло крайне дерьмово. Но я это принял и, выражаясь простым языком, забил. Жизнь и так складывалась весьма не очень, и я не особенно хотел ее усугублять депрессивными мыслями.

— Знаешь, Кошка, — процедил я, усмехаясь, — даже сейчас, когда мне исполнилось восемнадцать, я ощущаю себя подростком. А все почему? Потому что меня окружают люди, не взрослеющие год от года. Но в одном я уверен точно, — я посмотрел на мишень и откусил кусок от яблока, которое держал в левой руке. Правой рукой я расстегнул чехол для ножа на поясе и взял клинок в руку. Я кинул яблоко левой рукой, а нож метнул вслед ему через долю секунды уже правой. Раздался глухой звук треснувшего дерева. Я продолжил:

— Я уверен в том, что ты никогда так не сможешь.

Дерево треснуло не на мишени, а на рукояти ножа, брошенного Кошкой. Ее клинок торчал из центра мишени, мой — из рукояти ее ножа. На лезвии моего же красовалось надкусанное яблоко. Клинок проткнул его насквозь, и из разреза на пол падали капли сока.