Сэмюель Дилэни: Нова

— В Окраинных Колониях?

— Дальше, чем самые Дальние Окраинные Колонии.

— Долго лететь туда, — сказал Себастьян. — А капитан весь путь один корабль вести будет?

— У капитана в голове куча вещей, о которых надо подумать, — сказал Катин.

Мышонок снял с плеча ремень.

— И куча вещей, о которых думать не надо. Эй, Катин, как насчет партии в, шахматы?

— Так уж и быть, — сказал Катин. — Жертвую тебе ладью.

Они уселись за шахматную доску.

Они успели сыграть три партии, когда по холлу разнесся голос Лока:

— Всем по своим проекционным камерам! По курсу какое-то сложное боковое течение.

Мышонок и Катин выскочили из своих стульев-пузырей. Катин согнулся, пролезая в маленькую дверь под винтовой лестницей. Мышонок пробежал по ковру, перепрыгнул через три ступеньки. Зеркальная панель ушла в стену. Он перешагнул через ящик с инструментами, бухту кабеля, три валяющихся колечка замороженных ячеек памяти — они таяли в тепле и там, где высыхали лужицы, выступала соль — и уселся на койку. Подключить кабели было минутным делом.

Боковое течение: красные и серебристые блестки, зажатые в горсти. Капитан вел корабль поперек потока.

— Вы, должно быть, отличный гонщик, капитан, — произнес Катин. — На какой яхте вы ходили? У нас в школе был яхт-клуб, который арендовал три яхты. Я как-то даже собирался вступить в этот клуб.

— Помолчи и следи за своим парусом.

Здесь, на самом краю галактической спирали, было мало звезд. Гравитационные изменения исчезающе малы — это не полет в центре Галактики, где приходится бесконечно возиться с дюжиной рабочих частот. А здесь капитану достаточно было напасть на следы скопления ионов.

— Куда мы, по крайней мере, летим? — спросил Мышонок. Лок показал координаты на неподвижной матрице.

— Моя звезда, — Лок прижимал парус к борту, чтобы ее можно было разглядеть. — Это мое солнце! Это моя Нова! Смотри в оба, Мышонок, запоминай... А теперь — сразу вниз! И если твой парус захлопает, и это задержит меня хотя бы на секунду...

— Продолжайте, капитан.

— ...я забью столик Тай тебе в глотку! Вверх пошел!

Мышонок рванул корабль вверх так, что потемнело в глазах.

— Капитаны из этих мест... — задумчиво произнес Лок, когда поток поредел. — Когда они попадают в мешанину течений Центра, они теряются и не могут двигаться в таких скоплениях, как Плеяды. Они избегают мощных течений, начинают крутиться и по уши залезают во всякие сложные маневры. Половина несчастных случаев, про которые ты слышал, произошла с этими капитанами. Я несколько раз говорил с такими. Они говорили, что здесь, на краю, были капитаны из Плеяд, корабли которых чуть не затягивало в гравитационные воронки. «Вы же спите на своих парусах» — говорили они, — Лок засмеялся.

— Вы ведете корабль уже довольно долго, капитан, — сказал Катин. — Тут довольно чисто. Почему бы вам не отдохнуть немного?

— Я чувствую, что мои пальцы погружены в эфир достаточно глубоко, чтобы выдержать еще одну вахту. Ты и Мышонок остаетесь на местах. Остальным марионеткам обрезать свои веревочки.

Паруса опали, сложились, каждый превратился в тонкий карандашик света. Потом и свет пропал.

Ночь легко вошла в их глаза. Паруса несли их к булавочному проколу в бархатной портьере.

— Они, наверное, здорово развлекались с помощью этого «блаженства» на Табмэне, — произнес Мышонок. — Я думал об этом, Катин. Когда мы с капитаном рыскали по берегу Золота в поисках этого наркотика, нам встретился один тип, который старался уговорить нас записаться на рудники. И я подумал: штекер есть штекер, а гнездо есть гнездо, и если я нахожусь на одном конце, то для меня нет большой разницы, будет ли на другом конце парус звездолета, сеть для охоты на аквалата или ротор рудничного комбайна. Я думаю, можно пойти туда на время.

— Да будет тень Аштона Кларка парить над твоим правым плечом и охранять твое левое.

— Спасибо. — Помолчав немного, Мышонок спросил:

— Катин, а почему люди всегда вспоминают Аштона Кларка, когда кто-то собирается сменить работу? Нам говорили у Купера, что парня, который изобрел разъемы, звали Сокет или как-то наподобие...

— Соукет, — поправил Катин. — Он мог бы счесть твои слова за неудачную шутку... Аштон Кларк был философом и психологом двадцать третьего века. Именно его работы помогли Владимиру Соукету разработать первые разъемы, присоединяемые к нервам. Оба они пытались что-то сделать с понятием работы. Работа, как ее понимало человечество до Кларка и Соукета, очень отличалась от того, что мы имеем сейчас, Мышонок. Человек шел в офис и управлял компьютером. Он коррелировал громадную массу данных, поступающих из торговых отчетов о продаже, скажем, пуговиц или чего-нибудь столь же архаичного, в центральных районах страны. Работа этого человека была жизненно важна для производства пуговиц: по этой информации решали, какое количество пуговиц выпустить в следующем году. Но хотя этот человек и делал важную для производства работу, имел пай фирмы, получал от нее материальное и моральное поощрение, но он мог работать неделю за неделей, так и не видя ни одной пуговицы. Он получал определенное количество денег за управление компьютером. На эти деньги его жена покупала пищу и одежду для него и для семьи. Но при этом не было прямой связи между тем, где он работал, и тем, как он ел и проводил свое свободное время. Оплачивали ему не пуговицами. Поскольку фермерство, охота и рыболовство стали вовлекать в себя все меньшую часть населения, разделение между работой человека и его образом жизни — что он ел, что надевал, где спал — становилось все большим и большим для все большего числа людей. Аштон Кларк показал, что это приводит к психическим срывам. Для присущих всем чувств свободы действий и самоутверждения, которыми человек обладал, начиная с неолитической революции, когда он впервые стал сеять зерно, одомашнивать животных и жить в одном, выбранном им самим месте, появилась серьезная угроза. Эта угроза появилась во времена промышленной революции, и многие люди увидели ее раньше Аштона Кларка. Однако Аштон Кларк шагнул дальше. Если в технологическом обществе сложилась такая ситуация, что между человеческим трудом и модус вивенди не существует никаких иных прямых связей, кроме финансовых, в конце концов, работнику необходимо почувствовать, что он непосредственно изменяет вещи своей работой: придает вещам форму, производит вещи, которых раньше не было, перемещает вещи с одного места на другое. Он должен затрачивать энергию на свою работу и видеть происходящие изменения своими глазами. В противном случае он бы чувствовал, что жизнь его пуста.