Евгений Прошкин - Механика вечности

— Не знаю, — снова засомневался я. — Какой должен быть умище, чтобы события в масштабах страны вычислить на полвека вперед?

— У него под рукой черновик был — вся наша история. Целиком папочку он мне не доверил, но в некоторые детали посвятил и даже небольшое задание дал, для проверки. Одного не отпустил, послал вместе с напарником.

— Которого ты укокошил и подкинул в мое время.

— Одним ублюдком меньше.

— А Маму за что? Спокойный был человек, молчаливый, мухи не обидел.

— Да, трепаться Мама не любил — он больше метанием ножей увлекался. Насчет мух не в курсе, а вот в людей он попадал частенько. Разное про него говорили: кто — уголовник, кто — сумасшедший. Иван Иваныч. неспроста таких набирал, ему среди зверей уютнее.

Тишка всю дорогу сидел смирно, только под конец, когда мы совсем заболтались и перестали следить за остановками, тактично напомнил:

— Мы куда едем, на Луну, что ли?

Так далеко мы не собирались, поэтому пришлось возвращаться. Поднявшись на поверхность, мы вновь оказались среди моря волнующихся знамен и пошли в сторону моего дома.

— Если ты знал о планах Фирсова, то почему не помешал? — спросил я. — По крайней мере убил бы его еще раз — молодого, рвущегося к штурвалу.

— Именно так я и поступил. Если б ты не устроил облаву на «Третьяковской» и не сорвал его с обычного маршрута, то крест на могиле Иван Иваныча уже покрылся бы плесенью. А вообще без толку это, Миша. Я же говорил, что видел версию без Фирсова. Тоже не годится. Ну, был бы сейчас не его портрет на транспарантах, а чей-то другой. Тебе от этого легче?

— Значит, того Фирсова грохнуть, который в тридцать восьмом окопался.

— Грохнуть? Испортило тебя Сопротивление. Генерал Фирсов — это жалкий старик с простреленными легкими. Там все уже закончилось. Разве ты не заметил, что в тридцать пятом России больше нет?

Я молчал, ожидая продолжения. Его не могло не быть, иначе зачем Тихон продолжает что-то делать? Зачем мы сейчас разговариваем, куда-то идем, зачем мы вообще существуем? Прожить в нищете еще два десятилетия, а потом быстро и безболезненно скончаться от ядерного взрыва?

Тихон чего-то не договаривал. Даже по интонации было ясно, что за приговором последует намек на амнистию. Хотя бы отсрочка.

Мы подошли к моему дому, и Тишка, заприметив в небе что-то необычное, восхищенно выдохнул:

— Ух ты-ы-ы!

Над крышами, делая неожиданные виражи, носилась стая голубей. Немногочисленные прохожие останавливались и, задрав головы, наблюдали за птицами. Пустырь через дорогу разразился радостным лаем. Владельцы собак натягивали поводки и, щурясь, вглядывались в небо. Мальчишки на крыше темно-зеленой голубятни задорно свистели и размахивали рубахами. На этом пустыре хоть что-то достроили до конца.

Нерешительно, будто заранее извиняясь за беспокойство, тренькнул дверной звонок. Так тихо и коротко умела звонить только соседка: пощупает кнопочку и тут же отпустит, точно обожжется или чего-то испугается.

— Добрый день, — сказала Лидия Ивановна.

— Здрасьте, — скупо ответил я.

— Вы дома, Мефодий?

— А что, не похоже? — схамил я, внутренне перекашиваясь от такого ее обращения.

— Опять вы меня на словах ловите, — с улыбкой заметила она. — Ну я с вами в каламбурах не буду состязаться, у меня старушечья болтовня, а у вас — профессия.

Чертовски приятно, только каким образом она пронюхала?

— Вы что-то спросить хотели или просто поздороваться?

— Я думала, вас дома нет, а тут слышу: голоса за стенкой. Забоялась: вдруг кто чужой залез?

— Спасибо за заботу, все в порядке. У меня и брать-то нечего.

— А документы, а рукописи? Это ведь дороже, чем материальные ценности.

«Ценности» она произнесла как «гадости» — надменно и немножко брезгливо. И все же откуда ей известно про рукописи? Неужто сам с пьяных глаз проболтался?

— Еще раз благодарю, Лидия Ивановна. До свидания.

Я с облегчением потянул дверь на себя, но соседка настырно схватилась за ручку.

— А без бороды вам, Мефодий, гораздо лучше. Нет, правда. Я все стеснялась сказать, не хотела обидеть, ну а раз уж вы ее сбрили, теперь можно. Портила она вас. Видите ли, есть такие типы лица…

— Обещаю… — Я дернул дверь сильнее. — Обещаю никогда не носить бороду. Простите, у меня гости.

Отделавшись от старушки, я дважды крутанул защелку и посмотрелся в зеркало. Сквозь дымку пыли и сальных оттисков проявилась изможденная морда, успевшая отвыкнуть от туалетных принадлежностей. Я с сомнением огладил щеки — обычная щетина. Терпеть выкрутасы Лидии Ивановны становилось все труднее.