Евгений Прошкин: Механика вечности

Сейчас она скажет: «Посуду вымоешь ты». Я заною: «Почему опять я?» Она устало вздохнет: «Но ведь я и стираю, и убираю, и готовлю».

Вздох — ее любимая реплика. Как я раньше этого не замечал? Далее по сценарию я выкидываю окурок в форточку и плетусь к раковине.

— Миша, я сегодня так замоталась… Помой посуду, а? Мефодий!

Почти в точку.

Забавляясь, стремительно набрасываю фартук и хватаю со стола грязную тарелку.

— Конечно, Ален, отдохни. Шурик новую повесть закончил — там, на диване лежит. Почитай, интересно. По ящику все равно ничего нет.

Ее брови выползают на лоб и застывают у самой челки.

— Сударь, вы решили стать идеальным мужем?

— Иди, иди, пока я добрый.

Алена, одолеваемая сомнениями, уходит с кухни, а я не спеша занимаюсь привычной когда-то работой: чашки на полку, тарелки в сушку, вытереть со стола. Да, еще ополоснуть раковину. Все.

Все это уже было, и неоднократно. Можно спорить, можно скандалить, финал будет тот же: посуду придется мыть мне. Такая уж у нас традиция, и ломать ее не хочется. Тем более что до конца нашего брака осталось всего полгода. Через шесть месяцев наступит десятое апреля. Эту дату я запомнил навсегда.

Десятого апреля я вернусь окрыленным: у меня наконец примут повесть. В издательстве я встречу Кнута, и там же, в буфете, он раскрутит меня на небольшой банкет, поэтому домой я приду поздно, зато с огромным букетом розовых гвоздик. Однако цветам будет суждено отправиться в мусоропровод, поскольку прямо с порога я узнаю, что жены у меня больше нет.

О разводе Алена объявила буднично и неэффектно, кажется, пригоревшие котлеты взволновали бы ее сильнее. Деловито укладывая в чемодан многочисленные блузки, она обронила «Я ухожу», и ее голос потонул в фанфарах какого-то рекламного ролика.

— Вот так сразу? — растерянно спросил я.

— Не сразу, Мефодий, не сразу. — Она назвала меня моим настоящим именем, хотя прекрасно знала, что я этого не выношу. — У нас с тобой давно все кончилось, Миша. Разве ты не замечал?

Я, не в силах собраться с мыслями, лишь пожал плечами. Кончилось? Давно?! Да ведь все только начинается! Именно сегодня, сейчас…

— Не замечал. — Алена оторвалась от чемодана и одарила меня печальным взглядом.

Она ушла, а на следующий день вернулась и потащила меня в ЗАГС — подавать на развод. Сопротивляться? Какой смысл? Я даже не спросил, куда Алена перевезла вещи. Мне было не до этого — я пил водку и плакал. Но это произойдет в апреле. Через полгода.

Алена лежала на диване и лениво листала красочный журнал. Картонный скоросшиватель с Сашиной рукописью, как я и ожидал, переместился на пол. Я скинул тапочки и пристроился возле жены. Потом мягко взял журнал и отодвинул его в сторону.

— Опять? — Во взгляде Алены появилось недоверие. — Мефодий, ты что, начал принимать какие-то таблетки? Тебя не узнать.

Минут через сорок Алена, делая большие глаза, направилась в ванную. Докуривая сигарету, я еще немного повалялся, потом встал. За эти два дня, таких обыденных и невероятных, я чуть не забыл о самом главном, о том, зачем я сюда вернулся.

Я разыскал тетрадь в клетчатой обложке и, открыв ее на чистой странице, сделал короткую запись. Раньше у меня не было этой дурацкой привычки, но десятое апреля многое изменило. Теперь у меня, как у всякого нормального гения, появился свой пунктик, и я повсюду таскаю с собой сборник кошмаров, обернутый в желто-коричневый коленкор.

Я надел брюки и на всякий случай похлопал по карманам. В правом — прямоугольная плоская коробочка, в левом — дискеты. Компьютер, коротко бибикнув, включился, и, пока я копался с принтером, в комнату вернулась супруга.

— Опять муки творчества? — спросила она равнодушно. — Ладно, не буду мешать.

Я кивнул, выражая одновременно согласие и благодарность. Алена нечасто бывала такой покладистой.

Принтер — родная «Радуга», а не какой-нибудь лицензионный «Хьюлетт» — тонко запел, отпечатанные листы с убаюкивающим шуршанием поползли в прозрачный приемный лоток. Четыре романа, которые если и не потрясут мир, то уж по крайней мере заставят его выделить и отгородить для меня местечко. Четыре толстые книжки, написанные моей собственной рукой. Две тысячи страниц, из которых я пока не прочитал ни единой.

— Это тебя, — Алена ткнула мне в лицо телефонной трубкой.

Я снова не услышал, как жена вошла. Странно, раньше она любила по-старушечьи шаркать шлепанцами. Я посмотрел на ее ноги — на них были мягкие вельветовые тапочки с задниками. Таких я у нее не видел.