Урсула Ле Гуин: Левая рука тьмы

Чтобы отвлечься от горьких сожалений, я пошел по снегу к кораблю. Почва вокруг уже замерзала, и когда я подходил, открылся люк и оттуда грациозной дугой спустился трап. Первой шла Ланг Хес Нью, не изменившаяся, конечно, поскольку с того момента, как я в последний раз видел ее, я прожил три года, а она несколько недель. Она посмотрела на меня, на Фейкса и на остальных сопровождающих и остановилась у подножия трапа. Торжественно произнесла она по-кархидски:

— Я пришла с дружбой.

Для нее все мы были чужаками. Я позволил Фейксу первым приветствовать ее.

Он указал ей на меня, и она подошла, взяла меня за руку, как принято у моего народа, и сказала, глядя мне в глаза:

— О, Дженли, я вас не узнала!

Странно было после всего пережитого услышать женский голос. Остальные члены экипажа тоже вышли из корабля. Это был мой совет: нельзя проявлять недоверие к кархидцам и тем оскорблять их шифгретор.

Они очень вежливо здоровались с кархидцами. Но мне эти мужчины и женщины казались странными. Голоса их тоже звучали странно: слишком глубоко и резко.

Они были похожи на стадо больших необычных животных двух различных видов: большие обезьяны с разумными глазами, все в кеммере. Они пожимали мне руки и дотрагивались до меня.

Я держал себя в руках и рассказал Хеснью и Тьюлеру во время поездки на санях в Эрхенранг самое необходимое из того, что им следовало знать. Но когда мы добрались до дворца, я немедленно ушел в свою комнату.

Вошел врач из Сассинота. Его спокойный голос и юное серьезное лицо, не мужское и не женское, а просто человеческое, показалось мне таким знакомым и правильным, что мне стало не по себе.

Дав мне какой-то транквилизатор и уложив в постель, он сказал:

— Я видел ваших товарищей — посланников. Какое удивительное событие — люди со звезд. И в мое время!

И снова этот восторг, эта храбрость, то, что больше всего восхищало меня в характере кархидцев и вообще в человеческом характере. И хотя я не разделял его чувств, отрицать их было бестактно. Я сказал:

— И для них удивительно прийти в новый мир, к новому человечеству.

В конце весны во второй половине месяца луны, когда спал паводок и снова стало возможным ездить по дорогам, я взял в маленьком посольстве в Эрхенранге отпуск и отправился на восток. Наши люди распределились по всей планете. Как только нам разрешили пользоваться самолетами, Хеснью и трое других перелетели через Сит и Архипелаг к народам морского полушария, которых я совершенно игнорировал. Другие поехали в Оргорейн, а двое, неохотно, — в Перунтер, где паводок еще даже не начинался и где весна наступает на неделю позже, Тьюлер и Коста очень хорошо справились с делами в Эрхенранге. Ничего срочного не было.

В конце концов корабль с ближайшего союзного мира прибудет не раньше, чем через семнадцать лет. Зима — окраинный мир. За ним до самого рукава Южного Ориона не найдено ни одной планеты, населенной людьми, а. от Зимы до первичного мира Экумена, мира — очага нашей расы, очень долгий путь — пятьдесят лет до Хейна, целая человеческая жизнь. Спешить некуда.

Я пересек Каргаз, на этот раз по долгому пути, по дороге, где веют ветры с Южного моря, нанес визит в деревню, куда рыбаки привели меня с острова Хорден три года назад, провел неделю в большом портовом городе в устье реки Энч и в начале лета пешком отправился к земле Карм.

Я шел на юго-восток по неровной местности, полной ущелий и зеленых холмов, больших рек и одиноких домов, пока не добрался до озера Айсфут. Поглядев с берега озера на юг, я увидел свет и узнал его — белая окраска неба, блеск далекого ледника. Там был Лед.

Эстре очень древний поселок. Его очаг и другие здания построены из серого камня, вырубленного в скале, на которой он стоит. Все здесь уныло и полно звуков ветра.

Я постучал, дверь открыли. Я сказал:

— Прошу гостеприимства домейна. Я был другом Терема из Эстре.

Открывший, серьезный юноша девятнадцати-двадцати лет, молча выслушал мои слова и впустил меня в Очаг. Он провел меня в умывальную, потом на кухню. Убедившись, что гость умылся и поел, он отвел меня в спальню. Отсюда из узкого окна было видно озеро и серый лес торе, лежавший между Эстре и Стоки: унылые земли, унылый дом. В глубоком очаге гудел огонь, давая как всегда больше света для глаз, чем тепла для тела, потому что каменные стены, пол и ветры, дующие со Льда, уносили большую часть тепла. Но я не чувствовал холода, как в первые два года пребывания на Зиме, я достаточно долго прожил в этом холодном мире.