Владимир Дэс - Из рая в рай (сборник)

Потом другие люди, единожды и навсегда забывшие о Боге, решили уничтожить источник.

Они заливали его бетоном, закатывали асфальтом, травили кислотой. Запретили своему народу ходить к нему.

Но источник продолжал жить тихо и спокойно, и никакие злые деяния не могли его убить.

И нелюди, устав бороться с этим крохотным источником, отступились от него.

А больные душой и телом опять пошли к святому источнику.

Я тоже иду к Источнику.

Читаю молитву.

Раздеваюсь и, перекрестясь, захожу в чистую и свежую воду.

Восторг и радость охватывают меня.

И ни болезни, ни уныния не берут после омовения ни тело, ни душу.

А потом, возвращаясь домой по дороге, пролегающей среди российских полей и лесов, мимо церквей с золотыми куполами, я думаю: «Почему моя Родина все живет, как бы ни силились ее уничтожить? Живет и не гибнет назло врагам. Почему?»

И тут, озаренный внезапным откровением, я начинаю понимать, в чем причина.

Причина – в той самой Вере, которая когда-то объединила наших предков в единое и целое под сенью Святого Георгия.

И сколько бы нас ни пытались уничтожить, иных физически, а у тех, кого оставляли в живых, вытравить из памяти все святое – не получается.

Получается лишь видимость победы и полное душевное обнищание.

Но как только хаос зла над нашей Родиной начинает хиреть и слабнуть, Вера будит и возвращает наши души к святым, к божественным источникам.

И так всегда.

От этих мыслей жить становится легко и спокойно.

И возвращаюсь я домой с твердой Верой в будущее – пусть трудное, но вечное будущее моей Родины.

Дед мой доживал свою жизнь.

Было ему тогда девяносто четыре года.

Он плохо видел, едва слышал, но был в разуме. Пел молитвы и рассказывал нам, внукам, много интересного и доброго.

Я – последний, двадцать пятый внук – очень любил деда.

И моим друзьям тоже нравилось приходить вместе со мной к деду домой. Мы усаживались кучкой у дедовой кровати, и он гладил нас по головкам, спрашивал, кто мы и что мы.

А нас, друзей, было четверо. Я – Чугунов Ваня, Миша Бернштейн, Лиля Фахрутдинова и Гена Майшнорис.

Было нам тогда двадцать на всех. И поэтому с большим удовольствием слушали сказки о королях, их королевствах и о добре, извечно побеждающем зло.

Мир, в который переносил нас мой седой дед, был именно таким, каким мы представляли его в те годы.

В этом мире было только два полюса – добро и зло.

Там не было ни рас, ни наций, ни государств.

Там все люди были братьями.

А те, кто олицетворял зло, были либо чудищами, либо ведьмами, но никак не людьми.

Люди – это люди.

Кто-то пахал там землю, кто-то царствовал, кто-то воевал, но нашествия чудищ отражали все вместе, и добро побеждало.

И так все понятно было там, в правильном дедовом мире, что мы, когда стали подрастать, очень удивились, обнаружив, что в нашем мире люди делятся не только на мальчиков и девочек, но еще на добрых и злых, на наших и не наших.

Оказалось, что и наша маленькая компания – вовсе не единый мир, что мы люди разных национальностей, со своими обрядами, обычаями и интересами.

А раз так, значит, и мы не совсем братья и сестры.

А в чем-то даже и враги.

И порой предстаем друг другу сказочными ведьмами и чудовищами, вышедшими из того, детского мира.

Но иногда, устав лаяться со страниц газет, с экранов телевизоров и рассказывать друг о друге похабные анекдоты, мы, все четверо приходим на могилу деда и вспоминаем, как верили ему, что все мы братья и сестры, что мы – это добро, а зло – это просто зло, но никак не мы.

И жалеем мы покойного деда за его наивность и старческое слабоумие.

Но не осуждаем.

Был он уже стар, глух, да и видел плохо, вот и казалось ему, будто все вокруг братья и сестры.

Странный он все-таки, вроде, и жизнь долгую прожил, а выдумал тоже:

«Все мы братья…» Спасибо еще, взрослые дяди и тети быстро нас направили.

Теперь мы иной раз вспомним деда, поулыбаемся, покачаем головой и вперед – драться, лаяться да друг друга гробить.

А то выдумал – «братья, сестры…»

Старческий маразм, проще сказать.

Техник и любил и ненавидел эти длительные полеты, изнуряющие тоскливым одиночеством.

Любил за тишину и покой, а ненавидел за монотонность и неизбежную при этом меланхолию.

Но этот полет оказался особенно долгим. Одиночество из блага превратилось в тяжкую муку.

Переделав все дела, перечитав, переслушав и пересмотрев все, что можно было слушать и смотреть, он уже готов был взвыть от страшной скуки, когда во время очередной игры в карты с самим собой перед ним вдруг материализовались два существа, с виду, сущие ангелы. Правда, один был светлый, а второй темный. А так все при них: и крылышки, и лица, и кудри гиацинтовые и взоры ангельские.