Джоан Виндж - Водопад грез

Я повернулся к Хокинс:

— Снаряжение проверено?

При изготовлении переносных костюмов такого типа применялась технология обрезанного края, а это значило, что вероятность его отказа была примерно так же высока, как и его цена.

— Что вы имеете в виду? — возмущенно спросила Хокинс.

— Он безопасен?

— А почему нет? — проворчала она. — Если ты знаешь, что делаешь.

Я не мог сказать по выражению ее лица, была ли она просто раздражена или действительно беспокоилась, что я могу оказаться прав. Я попытался не думать об этом. Я снял верхнюю одежду и надел шлем, застегнул ремень с анализаторами на талии. Потом я натянул костюм, чувствуя, как он сам липнет ко мне как паутина, приспосабливаясь к контурам моего тела. От этого ощущения по моей коже пробежали мурашки, но я ожидал этого. Я потянулся, чувствуя, как костюм перемещается со мной.

Полевой костюм был предназначен для того, чтобы дать возможность разведчику проходить сквозь стены или, по крайней мере, передвигаться в изменчивой матрице рифов так, как если бы она стала водой. В молекулярной структуре всех веществ, кроме самых плотных, всегда есть скрытые пространства, и фазовые генераторы открывали проход, разделяя молекулы, создавая вакуоль, в которой человек мог существовать пока движется.

— Ладно, — наконец сказал я. — Поехали. Хокинс взглянула на меня и опять уставилась на свои дисплеи.

— Хорошо, — сказала она, покорившись. — Только недолго. Сейчас все не виртуально, а по-настоящему. Схему этого рифа еще не составляли, никто не знает, что может там оказаться.

Я взглянул на подошву холма. Крутой размытый склон был покрыт мшистой порослью то в черно-зеленых тонах, как потускневший металл, то в коричневатых, цвета засохшей крови, тут и там вспыхивал яркий зелено-золотой мох. Я направился туда, проверяя системы словом, ощущая свои движения закованными в клетку костюма из шелка. Данные анализов мелькали перед моими глазами, подобно мотылькам, мне пришлось бороться с желанием смахнуть их.

Все, казалось, функционировало так, как надо, насколько подсказывала мне память, но страх Сабана лежал линзами на моих глазах. Я внушал себе, что смерть чернорабочего была несчастным случаем, даже если Сабан считал, что подобные вещи происходят с ними слишком часто. Тау не осмелится позволить человеку уходить в глубь рифа в неисправном снаряжении перед лицом стольких свидетелей, перед лицом федералов…

Наконец я оказался перед лицом рифа. Я остановился, обернулся и в последний раз взглянул на тех, кто оставался на поверхности. Они стояли тремя группами: наша экспедиция и техники в одной, наблюдатели в другой, чернорабочие сбились в третью. В шлеме звучал голос техника, проверяющей данные. Я переключил мозг на автопилот, позволив своим скороспелым навыкам взять верх, давая ей правильные ответы, а риф волной вздымался над моей головой. Я задержал дыхание, когда мое тело почувствовало упругость неизвестной мне растительности, устилавшей границу рифа и воздуха. Я пробормотал слова, активирующие фазовые генераторы, и отправил свое тело вперед.

Я протек в породу с ощущением того, что тону стоя, словно и риф, и движение, и мои физические границы стали единым жидким целым. Я вздохнул, и холодный свежий воздух свободно и легко наполнил мои легкие. Я сделал еще один вдох, и еще, повернулся, маневрируя как пловец, чтобы оглядеться. Мир исчез, и я смотрел в дымку движущихся серебристых, светящихся серо-зеленых пятен. Я знал, что здесь будет свет — электромагнитные волны вокруг меня преобразовывали в видимый спектр датчики в шлеме, — но я не знал, что точно я увижу.

Не было никаких звуков, кроме осторожного шелеста моего дыхания. Перед глазами все еще мелькали цифры и символы — я приказал им исчезнуть: пусть технические данные строения рифа выводятся на дисплей техника, чтобы их отслеживал кто-нибудь другой. Они оказались вовсе не тем, что я хотел испытать здесь, не тем, что я хотел запомнить.

— Как ты себя чувствуешь? — проревел внезапно голос Хокинс из другого измерения.

— Отлично, — пробормотал я, досадуя, что пришлось разговаривать. — Примерно то, что я и предполагал.

Но это было не так. Никакое изображение не может быть как настоящая вещь, внезапно осознал я, потому что настоящее не повторяется никогда.

— Не говорите со мной. Я хочу… сконцентрироваться.

— Тогда иди медленнее, — сказала она.

— Хорошо, — прошептал я одно слово, почти не слыша себя, потому что все, сказанное чуть более громко, казалось криком. Даже стук сердца был слишком громким, назойливым, усиливаясь и угасая в моем сознании, в то время как я продвигался глубже в мерцающую тайну, которая поглотила меня целиком.