Мария Фомальгаут - Продам май (сборник)

Люди притихли, расползлись по своим укрытиям, больше не пытались подстрелить меня, кажется, поняли, что шутки плохи. Тем лучше… По их темным аурам я понимал — боятся, здорово боятся, кто-то крестится, кто-то вытворяет еще какие-то ритуалы, какие делают, когда видят черта.

Черта…

Как только меня увидели, сразу заорали — черт, черт, и сейчас разглядывают со смешением страха и любопытства, перешептываются:

— Да в нем метра два будет.

— Да какие два, два с половиной, не меньше.

— Рожищи-то какие изогнутые…

— А-а, щасс подденет тебя рожищами этими…

— А хвост у него есть?

— Не видать… А копыта, копыта…

— Когти дай бог… так подцепит кого когтями…

— А власти-то куда смотрят? Армия-то на что?

— Вон она вся армия валяется…

— Как в страшилках голливудских, ей-богу…

— Да брось ты… что встал-то, молись давай… грехи вспоминай свои… Или не поняли еще, что конец света пришел?

Я слушал их вполуха, меня послали сюда не для того, чтобы кого-то слушать. Цель была рядом, зловещая стальная вышка, что может быть проще, поднять Страшную Вышку в небо, швырнуть оземь, разбить вдребезги…

Поделом вам, человеки…

Не трожьте нас…

Не пейте кровь земли…

Послал меня сюда Он, Темный. Послал дней семь назад, как всегда не сказав, вернусь я живым, или нет, а ведь он это знал, знал все наши судьбы. Смутно помню последние свои вечера там, дома, на милой сердцу родине, на той стороне земли, где никогда не поднимается солнце. Долгие вечера там, где ледяное безмолвие прерывалось только треском костров, криками грешников и завыванием труб в когтистых пальцах демонов. Последние вечера там, где у входа было написано: «Оставь надежду», — и всякий раз, проходя мимо надписи, я думал, что же такое надежда.

В те вечера я страдал от холода, и все мы страдали от холода: и бедные грешники, и мелкие бесы вроде меня, и темнокрылые демоны, от одного взгляда которых каменела смола в реках. Нет, не от привычного холодка снежных пустынь и ледяных озер, а от действительно крепкого морозца, когда не горят костры, когда застывает кипящая смола в озерах, когда бесконечно высокие скалы покрываются инеем.

И вроде не сезон был для холодов…

Помню, как мы пытались согреться, помню тот вечер, когда я со спутником своим, черной жабой, пересек горную цепь — чтобы добраться до равнин, по которым текла черная кровь земли. Щедра наша земля, много в ней черной крови, и если бросить в нее уголек, вспыхнет черная кровь ярким пламенем. Помню, еще в молодости зажигали мы реки черной крови, плясали вокруг бешеного пламени, согреваясь его теплом. Помню, как подпалили какой-то лес, в котором скитались грешники, нас, молодых, ругали, хлестали плетками, все ждали, что повелит сделать с нами Он, Темный. Но Темный ничего не сказал…

Кто его знает, что Он, Темный, думал о нас…

Мы пересекли потоки застывшей смолы, кое-как пробрались через лес, полный острых шипов, миновали скалы, где грешники были заточены в камне, спустились в долину, по которой бежали реки черной крови, и я шел по заснеженным камням, и подле меня скакала жаба, огромная, ноздреватая, источавшая терпкий болотный дух.

— А-а-вро-е-е-е… е-е-е-с-с-с-ь… — прошамкала жаба, когда мы выбрались на равнину.

— Да, вроде здесь, — согласился я, оглядел темные холмы, поросшие колючими иглами. Но сколько я ни разглядывал туманный морок, я не видел ни одной черной реки.

— Не-у-у-у…

— Да… нету…

— А-а-а-л-ш-е-е…

— Дальше? Да нет, здесь должны быть черные реки…

— Жо-о-о…

— Что, думаешь, сжег их кто-то? Как мы в молодости? Да, очень похоже… Слушай, пойдем-ка отсюда, а то еще подумают, что мы сожгли всю кровь земли, и будут нас хлестать плетками…

— Бо-о-о-но-о е-с-та-а-а-ат у-у-у-у-т…

— Да, больно хлестать будут…. Пойдем.

Мы осторожно начали подниматься в горы, и я подсаживал скользкую жабу, и все думал, как не разбить свою лютню, на которой играл по вечерам у костров. Мы уже почти вскарабкались на невысокую гору из человечьих костей, когда и без того темное небо потемнело еще больше, и я увидел, как под лиловыми тучами мелькнул демон, кто-то из приспешников Его, Темного. Красными глазами он оглядел равнину, высохшие черные реки, взгляд его скользнул по склону, где затаились мы двое — и демон, шелестя крыльями, метнулся к северу.

— Влипли мы, — шепнул я жабе, — сейчас пойдет, расскажет Ему, Темному…

— Н-е-е…

— Думаешь, нет? Тоже верно, что ему до нас!

Тревога не оставляла меня — вечером в свете костров играл я на лютне, пел печальные песни миров возмездия, глядел, как пляшут по раскаленным угольям демоны вперемешку с грешниками, то и дело ждал, что явится ко мне гонец от Него, Темного, и скажет… иди к нему.