Михаил Белозеров - Улыбка льва

— Не могу, — качает головой Леонт.

— Видишь, в чем наше отличие, — говорит Тертий. — Я все могу. Я слишком люблю веселую жизнь.

— Вижу, — соглашается Леонт.

— Плохо, что я имею женскую душу, — рассуждает Тертий, — но по-другому не получается. Мне иногда плакать хочется. И почему я не женщина? Почему?

Он чудом не теряет способности стоять. Зад служит ему противовесом.

— Сейчас все возможно. Кто тебе мешает. Разрежь промежность.

Тертий молча соображает.

— Нет, не подойдет…

— Почему? — спрашивает Леонт.

— Я слишком люблю пиво. И вообще, боюсь, что у меня не будет получаться…

Пьяное откровение — как пена из горлышка.

— … я люблю и женщин. По секрету — это моя главная слабость. А еще я люблю одиночество — тихо сам с собой, понимаешь? Лежать под кем-то?! Не по мне…

— Широкий диапазон… море таланта… — понимающе кивает Леонт.

— Не сочетается… — делает вывод Тертий. — Ясно!

Губы у него сложены, как у вечного шута.

Большая потеря — некому восторгаться.

— Научишься, — говорит Леонт.

— Ты что, смеешься надо мной? — спрашивает Тертий.

— Конечно, нет, — отвечает Леонт.

— Больше ничего не скажу.

— Сделай одолжение. Ты мне и так уж надоел.

— Но тебя я переплюну в прямом и переносном смысле!

— Валяй, — соглашается Леонт.

— Думаешь, не смогу? — спрашивает Тертий, театрально выпячивая подбородок.

— Сможешь… — соглашается Леонт, — у себя в ретираде.

— И здесь тоже!

Тертий плюет, и по зеркалу ползет слюна.

Безвкусный комик, жертва сикофантов, кинэдэ, шарманщик-имитатор, жонглер чужими идеями, который выпустил пару книжек стихов и сборник грошовых рассказов, в которых больше сентиментальности, чем песка на морском берегу, — обмылок цинцинатского легионеллеза.

"Я прекрасно помню, что он страдает ридингфобией, — вспоминает Леонт, как же он пишет?"

— Сейчас будет авария… Вот увидишь… Второй Амаркорд, Феллини, — Тертий трясет ногами. — Ей богу, сейчас начну камушками швыряться.

— Потерпишь, — говорит Леонт. — Ну поплыли, что ли.

— Сейчас, только… Где я тебя видел? и-ик-к-к…

— Пили вместе.

— Грех смеяться над людьми… и-ик-к-к…

Кажется, ему удается освободить одну руку.

— Пошли!

— И все-таки, где я тебя видел? и-ик-к-к… — теперь он вовсе полагается на Леонта.

— А, вспомнил! и-ик-к-к…

— Ну? — Леонт притормаживает.

Рубашка Тертия где-то под мышками. Смесь пота и алкоголя.

— Ты украл у меня бумажник!

— Ладно, ладно…

— Нет украл! украл!

— Убери зубы!

— Гм-мм…

— Пьянь! Возись с тобой.

— Я тебя запомню…

— Сделай одолжение.

— Несомненно, я тебя уже видел.

— Считай, что тебе повезло.

— Займи триста долларов.

Вечный попрошайка.

— У тебя такой взгляд!

— Какой?

— Мне так тебя и описывали. Ты не Платон?

— Нет.

— Тогда ты этот чертов художник… с которым она…

— Нет.

— Этот коновал — Пеон… с… она… тоже… древняя профессия — расставлять ноги!..

— Нет, это не я.

— Боишься? Значит, ты Гурей!

— Нет, не Гурей.

— Такая же зеленая рожа…

— Прикуси язык!

— А я?

— Двигай! Что — ты?

— А я?

— Ты Тертий.

— Я хочу в туалет! Каюсь!

— Давно пора.

— Сволочи, спустите мне штаны!

— Заткнись!

— Я подам в суд за насилие!

— Дело кончится тем, что я тебя брошу!

Вдвоем с коридорным они тащат Тертия по холлу.

Возле номера Тертий падает перед дверью на колени и кричит:

— Он украл у меня бумажник!

От него теперь воняет уже не только одним эликсиром.

Коридорный нерешительно смотрит на Леонта.

— Сунь его под холодную воду, — советует Леонт.

Лугу нет конца. Вправо и влево — убегает вниз;

овраг, невидимая, угадываемая река.

"Кто же меня ждет, — вспоминает Леонт. — Ах да, Анастасия… Матовые плечи и коралловые губки".

Уже было.

Яркость нескошенной травы воображения. Даже муравьи под ней, как настоящие, только смотрятся в ореоле тумана, похожего на тающий снег. Стоит перевести вправо или влево — и ты чувствуешь — подзорная труба.

На сохнущем сене…

Вечная тема…

Крестьянка. С большими сильными ногами. Но лишь видимая как модель, образ зримого, общепринятого — объем вытесненного пространства, о котором удобно и привычно думать, запечатленного и здесь и там, размазанного в воздухе одним широким мазком — глаза, губы, лицо — лишь стоит приноровиться к движению или дыханию, найти ритм, опереться или опериться, вальсировать легко, грациозно, словно туман, уносимый ветром, или — легкий снег под солнцем.