Дэвид Герролд - Сезон бойни

– Не пользоваться чем?

– Да так, ничем. Все прекрасно. Просто иди дальше.

Я сомневался, стоит ли ей намекнуть на оружие, которое есть у тигра. Нет, пока не стоит. Возможно, даже лучше, что она не знает о нем, по крайней мере, у нее не возникнет желания им воспользоваться.

– Ой, – отрывисто ойкнула Дуайн. – Что?

– Я вижу то, что пахло пурпурным!

– Ну и что это такое?

– Ч-червь, – сказала она. – Тот, что съел лейтенанта Зигеля. Он смотрит на м-меня. Он очень б-большой. Я думаю, он голодный.

И Дуайн заплакала.

Родственная предыдущей гипотезе, теория воспроизводства гастропод утверждает также, что отдыхающие черви – матки, или «царицы», но, согласно этой теории, «царицы» не откладывают яйца, а хранят их в своем теле в виде опухолевидных наростов.

По этой теории, в определенный момент срабатывает неизвестный пока механизм, яйца проклевываются все сразу, и новорожденные гастроподы начинают питаться материнской плотью и своими собратьями, когда натыкаются на них. Но, в отличие от медузосвиней, они не стремятся выбраться наружу как можно быстрее, а, наоборот, остаются под защитой материнского тела. По такому сценарию молодь гастропод лучше всего обеспечена пищей и условиями для роста именно внутри родителя и старается оставаться там как можно дольше, вырастая до максимально возможного размера и набираясь сил, пока родитель еще жив. Таким образом, они сталкиваются с необходимостью выживать самостоятельно, лишь когда он умирает.

Главное преимущество такой стратегии воспроизводства заключается в том, что молодь в избытке обеспечена пищей и защищена в ранний, самый уязвимый, период своей жизни.

А главный недостаток ее в том, что он исключает стадию выкармливания новорожденной гастроподы ее родителем. Если предположить, что по интеллекту эти существа находятся, по крайней мере, на уровне приматов, то им, соответственно, необходим импринтинг родителей, других родичей и племенных взаимоотношений. Это предполагает существование у гастропод иного механизма, с помощью которого они цивилизуют молодь, обучая ее соответствующему поведению в мандале.

Критики этой теории считают ее неверной, поскольку она отрицает преимущества естественного материнского воспитания новорожденного. Сторонники же ссылаются на то, что этот разрыв объясняет большое количество диких особей, встречающихся вокруг любой мандалы. Кое-кто считает, что постоянное ухаживание других червей за «царицей», по сути, и есть общение младенцев с родителями, так как сопутствующие ухаживанию действия и пение более молодых членов семьи запечатлеваются у новорожденных гастропод, пока они еще находятся внутри родительского тела. К тому же предполагается, чтогастропо-ды и медузосвиньи – близкородственные формы, примерно как люди и шимпанзе, и поэтому у них должно быть сходное репродуктивное поведение.

Единственным фактическим свидетельством в пользу этой теории служат сильно изгрызенные останки отдыхавшей гастроподы, обнаруженные в разрушенном гнезде. Правда, надо заметить, что до сих пор исследуются и другие возможные причины смерти этой особи.

«Красная книга» (Выпуск 22. 19А)

Неожиданно кто-то схватил меня за плечо и грубо оттолкнул от Дуайн. Доктор Шрайбер кричала мне в ухо: – Чем, черт возьми, вы тут занимаетесь?

– Не мешайте мне, доктор…

Она уже рылась в карманах в поисках универсального шприца. Эта женщина знала только один метод лечения – общую анестезию пациента.

Я решил не терять время на объяснения. Схватил ее за ногу и дернул, а потом сильно ударил в висок… Но промахнулся. Лягнув меня, она откатилась в сторону. Дуайн в панике заверещала. У Шрайбер было преимущество – я не мог встать, зато на моей стороне была моя ярость. Я схватил ее за ногу и, рывком подтянув к себе, ударил ребром ладони по животу – и снова промахнулся. Эта женщина умела драться. Но пока она замахивалась, я все-таки сумел приподняться и подмял ее под себя.

Моя позиция оставляла желать лучшего, но выбора не было. Я упал коленом на ее солнечное сплетение, прежде чем она успела ударить меня в пах. Боль в ноге была невозможной, казалось, внутри взорвалась бомба. Не в силах приподняться, я заполз на Шрайбер. Она могла выдавить мне глаза, порвать барабанные перепонки или еще что-нибудь. У меня не было никакого преимущества – ни внезапности, ни силы, ни ловкости. Я пережал ей гортань. Ее легко можно было вырвать вообще, но мне не хотелось убивать. Теперь я контролировал ее, но и сам не мог двинуться. Нельзя ни продолжить, ни остановиться. Вот дерьмо!