Дэвид Герролд - День проклятья

– Хороший совет. Вот… – Она сунула мне в руки канистру. – Уязвимые места находятся под палубой, там, где мы проломили днище. Освобождайте все грузовые отсеки и заливайте их пенобетоном. Для этого нужно опустить раструб вниз и нажать на клапан.

– Он не парит?

– Нет, обычный пеностирол, абсолютно безвредный. Вы возьмете на себя салон, а я нижние отсеки. Нужно вскрыть палубу и залезть в носовой рулевой отсек. Если насекомые попадут туда, то они могут проникнуть в са– лон через отверстия для проводки и систему гидравлики. Вы когда-нибудь морили тараканов? – Да.

– Тогда справитесь. – Лиз заглянула мне через плечо и понизила голос: – Особое внимание обратите на хвост. Может быть, следует сделать большой герметичный кокон.

Я проследил за ее взглядом. Речь шла о Дьюке. Он ведь совсем беспомощен.

– Вопросы есть? – Нет.

– Тогда за работу. – Э…

Она остановилась.

– Что еще?

– Я просто подумал, полковник… Она терпеливо ждала продолжения. -… А если эти личинки жрут и пенобетон?

– Отставить думать! – приказала она. – Когда-нибудь мое терпение лопнет.

В. Как хторране называют автомобиль с пьяными пассажирами?

О. Банка маринованных огурчиков.

Работа отняла у нас почти все утро. Лиз ненадолго отвлеклась, чтобы связаться с Оклендом и передать им абракадабру, которую выдавал медицинский компьютер, а затем снова принялась за дело. Она вскрыла пол, залила отсеки пеностиролом, закрыла их снова.

Я залил боковые грузовые камеры и занялся швами внутренней обшивки. Лиз стала мне помогать. Мы настроили разбрызгиватели на самую тонкую струю и опрыскали каждый уголок, каждую трещинку, каждый шов и каждую перемычку внутри корабля.

Под конец внутренность вертушки напоминала свадебный торт.

Тем временем солнце поднялось уже высоко. Вертолет стал нагреваться. Если само светило лишь смутно проглядывало сквозь перину бледно-розовой пудры, то тепло его ощущалось прилично. Я почувствовал себя в ловушке.

Тело болело еще сильнее. Легкие горели как в огне. Я держал под рукой кислородную маску и часто прикладывался к ней. Это как будто помогало. Чутьчуть.

Кожа у меня покраснела и чесалась. Должно быть, разыгралась аллергия. Я покрылся сыпью. Ощущение было такое, словно меня посадили в мешок с шерстью ангорской кошки. Я непрерывно чесался, размазывая пот, грязь, какой-то пух.

Я попытался сосредоточиться. Переднее стекло сверкало ярко-розовыми отблесками.

На нем, переливаясь, мерцали миллионы крошечных телец. Они ползали по всей поверхности, но больше всего – внизу, где еще лежал кучками розовый пух. Меня тошнило от одного только вида насекомых. Пришла мысль о горячей ванне с сотней маленьких пульсирующих струек водного массажа. Поделиться этой мыслью с полковником Тирелли я не Решился.

– Бр-р! – с отвращением сказала она. – Не могу видеть их. Кстати, вы не знаете, что это такое?

– Может быть, хторранская разновидность наших муравьев? – предположил я. – Впрочем, спорить не стану. Мы ведь даже близко не подошли к пониманию их экологии. Помните аналогию доктора Зимф с головоломкой?

– Нет. Напомните, пожалуйста.

– Доктор Зимф считает, что пока мы только открыли коробку с головоломкой, но еще не вынимали и не разбирали ее. Мы даже не знаем, сколько в ней составных частей. Известно только, что их много и ни одна не укладывается в рамки наших представлений.

Я приник к бутылке с водой, поглядывая на кипящую массу насекомых.

– Мне не нравится такая аналогия, – заявила Лиз. – В ней слишком много «не знаю» и «не могу».

– Что верно, то верно, – согласился я.

Она надела наушники и включила передатчик.

– Окленд?

– Вас слушают, – ответило радио.

– Говорит «Банши-6». Проверка связи. У нас без изменений, разве что насекомые подбираются все ближе.

– Вас понял, полковник.

– Можете хоть приблизительно сказать, когда нас вытащат отсюда?

– Нет. Виноват, полковник. По данным спутника, над всем районом по– прежнему стоит дымка. Единственное, что мы можем сделать, – вызвать дирижабль из Портленда.

– Звучит не слишком вдохновляюще, согласитесь.

– Хотите ждать еше неделю? Лиз закатила глаза.

– Ладно, давайте дирижабль.

– О, есть хорошие новости. – Да?

– Состояние вашего пациента устойчивое.

– Замечательно, только вы от меня что-то скрываете.