(Алексрома) Ромаданов: Звезды над нами

Уже на следующей неделе моя заочная избранница позвонила в половине десятого вечера - теща как раз была поглощена программой "Время", а Алена принимала душ - и, представившись Ольгой, назначила на субботу встречу в центре города у памятника Гарибальди (еще при Брежневе наш Углов стал городом-побратимом Палермо). Повесив трубку, я поведал своим домашним, что звонил товарищ по работе с предложением записаться в субботу в шахматный клуб. Итак, в теплый субботний вечер я встретился с Ольгой. Сразу должен сказать, что она превзошла все мои ожидания: высокая, стройная, с пышными каштановыми волосами и тонко очерченным контуром лица. Все еще не веря такой фантастической удаче - первый попавшийся вариант! - я с трудом взял себя в руки и предложил пойти в ресторан, но она совершенно справедливо заметила, что "там сейчас плохо кормят", и сказала, что мы идем гулять в Чугунок: так у нас называют для краткости Парк культуры и отдыха имени коммуниста-двадцатипятитысячника Чугунникова.

Она сказала, что мы идем гулять в Чугунок, и я тотчас понял, что так оно и будет. Впоследствии я окончательно убедился в том, что Ольга относится к тому типу женщин, которых бесполезно уговаривать: они либо сразу уступают, либо сразу отказывают напрочь. Мы бродили по напитанным свежей зеленью аллеям, и я читал ей свои лирические стихи, которые сочинил, когда мне было как ей 20 лет или около того. Серьезно выслушав мои стихи, Ольга сказала, что я, конечно же, никакой не поэт, потому что вслух читать не умею, а, скорее всего, я рядовой инженер, что у меня, судя по моему виду, сварливая жена и двое детей, но стихи ей понравились, хотя еще не известно, мои они или нет, и лишь поэтому она готова мне отдаться, но только один раз... Я был просто очарован ее почти детской прямотой и непосредственностью! Еще плохо зная ее характер, я боялся, что она передумает, и, не дожидаясь темноты, завел ее на глухую полянку и без обиняков предложил выполнить только что данное обещание. Ольга сильно смутилась, на какое-то мгновение даже растерялась, но характер быстро взял свое: она подчеркнуто неторопливо стянула колготки, аккуратно сложила их на пенек и попросила постелить на землю пиджак. Я был просто опьянен ее отчаянной решимостью, и все произошло, как во сне... Помню только ее тихий плач да шепот приведенных им в трепет листьев: "нир-вана, нир-вана, нир-вана..."

Когда мы вышли из парка, было уже темно. Я хотел проводить Ольгу до дома, но она наотрез отказалась, сказала, чтобы я ее забыл, впрыгнула в подошедший трамвай и уехала. Будь на ее месте любая другая, я бы, не раздумывая, бросился за ней в трамвай, но здесь меня что-то остановило... Так я и стоял в роли фонарного столба на остановке, провожая глазами бледно светящийся трамвайный вагон с удаляющейся в нем загадочной красавицей, которая не стала ближе и доступнее после нескольких минут физической близости.

Целую неделю Ольга не звонила, и я никак не мог решить для себя, плохо это или хорошо. С одной стороны, это было хорошо, потому что являло собой хороший конец хорошего приключения, но с другой стороны, это было плохо, потому что мне самому было плохо. Как бы то ни было, я ждал ольгиного звонка, заранее не зная даже, как на него отвечу. Да и что я мог ответить, когда Ольга позвонила в пять часов утра (наверное, не спала ночь) и без всякого предисловия заявила, что если я думаю, что она блядь и готова отдаться под кустом первому попавшемуся, то я "опасно заблуждаюсь". Спросонья я сразу ничего не понял и только хрипло пробормотал: "Да, конечно..." К счастью, она уже повесила трубку и не слышала моего дурацкого ответа. После такой многообещающей прелюдии я с волнением ожидал следующего звонка, чтобы серьезно объясниться, и вот этот звонок грянул... Не прозвенел, не прогремел, а именно грянул!

Через день, придя домой с работы, я нашел свою жену в невменяемом состоянии: бесформенной массой, как выброшенная на берег медуза, она лежала на диване и беззвучно рыдала. С большим трудом мне удалось ее немного успокоить, насильно залив в рот валерьянки, и тогда она рассказала, что незадолго до моего прихода позвонила какая-то девица и попросила Сергея, то есть меня, а когда Алена ответила, что Сергея дома нет, и поинтересовалась "на всякий случай", кто его спрашивает, эта девица нагло заявила "его любовница".

Это было уже слишком! С трудом сдерживая нервный смех, я изложил бедной Алене экспромтом придуманную историю о том, как я ее приревновал к преподавателю физкультуры (совсем забыл сказать, что Алена работает учительницей французского языка в школе, поэтому она и переделывает все имена на французский манер), который звонил нам как-то раз, правда, довольно давно, и на почве этой своей ревности я попросил одну девчонку из соседнего отдела позвонить моей жене и представиться любовницей. История эта, конечно, была наивной, но Алена в нее, как ни странно, поверила и сказала, улыбаясь сквозь слезы, что "прощает мавру его жестокость". Бедная добрая Алена!