Любовь Романчук - Магические числа

Господи, да он же сам подсказывает им решения. Питает их. Создает. Монстры просто растут на глазах, поглощая его идеи. Неужели в нем самом так много отрицательного? Если монстры суть отражения, вытяжки его снов, фантазий, мыслей и представлений, то сколько же дерьма внутри него! Они зарядились всей его отрицательной энергией и, реализовав, обособив ее, сейчас направят против него же.

А что, если подумать что-нибудь хорошее? Например, о каждом их двойнике, образ которого они использовали для замыкания и локализации каких-то своих энергетических границ? Конечно, он слишком долго находился в этой комнате, наедине с портретами и собственными мыслями, и создал внутри нее какое-то постоянное сильное напряжение. И вот - разрядка. Интересно, выпустит ли эта комната теперь наружу его? Или циркулирующие в ней электроимпульсы и достигшие некоего пика постоянным наложением биотоки в самом деле превратились в нечто самостоятельное, самодостаточное и замкнутое - новый вид осознавшей и способной к самоподдержанию, развитию и расширению материи?

Но тогда, может, попытаться наладить с ней прямой контакт? Нет, поздно. Слишком мощный импульс.

Возможно, лишь энергия отрицательных связей и ощущений обладает подобной мощью и самостоятельностью, поэтому и нужна им. Как пища. Зло как способ существования в виде сложным образом циркулирующих квантов интеллектуального разумного поля.

Призраки подбирались к нему, нащупывая местонахождение излучающего биотоки источника. Пифагор с компанией равнодушно взирали на поисковую деятельность разделенного оболочками родственного поля. Эти картины... Конечно, все изображенные на них были злы, вот в чем была ошибка. Или Тимур Андреевич намеренно отбирал сюда таких. Даже Пушкин, хоть и отстранился, ведь зол был, бестия.

Дод видел, как призраки по ходу брожения поглощали книги, предметы и некоторые хранящиеся у него видеокассеты, все больше и больше материализуясь.

"Достоевский" подпрыгивал на одной ноге, хлопая в ладоши, - какой-то распухший, нездоровый, дикий.

- Последний кон, - кричал он, - затягиваем петлю. Ату!

Дод лавировал между ними, перебегая из одного угла в другой. Пока не замер под Пушкиным. "Наверно, разум всегда зол, - стукнула мысль. - В какое бы добро ни рядился".

Пушкин взирал на него сверху насмешливо, даже цинично. Так вот ты какой, любитель изящности! Дод хотел увернуться из-под него, но не успел. Он ощутил внутри себя ледяную режущую тяжесть, от которой заперло дыхание и болью свело члены. И понял: таким и было касание призрака. Лед коснулся его желудка, сердца, легких, его трогали изнутри, из самой его сути, подбираясь к мозгу. Отчаянным усилием Дод сорвал со стены картину и со всей силой грохнул об пол. Раздался душераздирающий вековой стон, и он почувствовал вокруг замешательство. В поле была пробита брешь, и интеллектуальные самородки не знали, чем ее заделать. Опыт регенерации еще не был нажит.

Воспользовавшись моментом, Дод рванулся к окну, намереваясь распахнуть его, но был затащен внутрь. "Все кончено, - мелькнула слабая мысль. Сопротивление бесполезно". Вытянутый из привычного измерения, он был отныне навеки заперт здесь, в этом полевом кошмаре, включенный в безжалостный кругооборот чужой воли.

За окном уже светало, редело, но это был рассвет другого мира. Подняв разбитого, истекающего кровью Пушкина, Достоевский подошел к Доду, и, не размыкая рта, сказал:

- Вникай.

- Нет, - воспротивился Дод остатками сознания.

- Он плохо сыграл свою роль и потому был уничтожен. Ты теперь заменишь его. Здесь ты замкнут, а в нашем мире твое сознание разомкнуто, слито со всем. Оно и есть наш мир. Входи.

Дод хотел было посопротивляться, но Пифагор строго сказал:

- Один, три, четыре, десять - выходи, рогатый месяц.

- Огромный цветок тебе поднесу, чтобы ты насладился покоем, - прошептал Шекспир, - и смертную чашу отдам, с которой ты в вечность войдешь.

Ницше, вплотную подойдя к Доду, положил космической температуры, тяжелую, как мир, ладонь на его лоб и сказал:

- Дод умер.

И Дод умер. Но прежде он почувствовал, как закурчавились его прямые до того волосы, как вылезли, опушились по бокам щек бакенбарды, выдалась вперед челюсть, распухли губы. Он становился фантомом, энергетическим сгустком, просто одной из величин, характеристик, слагающих квантующегося личностями Поля - одним из них. Глаза его выкатились, позвоночник просел, сбавив рост, живот втянулся, впал далеко внутрь, а плечи слегка провисли и вобрались.