Любовь Романчук: Магические числа

- Я не понимаю, - Давид Натанович сложил пухлые, измазанные пастой руки на округлый плотный животик и тотчас ощутил требовательное бульканье. - Что я должен делать? Вы хотите, чтобы я провел цикл лекций? Или внес исправления в школьную программу? Или - дополнительные уроки?

- Мелко плаваете, - осуждающе покачал головой Тимур Андреевич.

Гладко зачесанные назад вороненые волосы его тускло блеснули в отраженном свете лампы.

- Мелко. Вы ничего не должны делать. То есть совершенно. Измените вначале эти числа для себя. И уверуйте в это. А дальше все пойдет само собой. Первая брешь в привычном числопоклонстве должна быть ваша.

- Но как?

- А как Пифагор. Возьмите числа, которые еще не были задействованы ни в чьей символике. Например, двойка. Или семнадцать.

- И что?

- Плюйте не три, а семнадцать раз, но убежденно. Каждый раз.

- Да вы просто смеетесь!

- Нисколько! Если вам не нравится пример, выберите другой. Вы же математик, вам лучше знать.

- Я могу быть свободен?

- Вы всегда свободны, Магистр. Это ваше право.

Коротко взмахнув руками, Дод повернулся и вышел из кабинета. Напоследок кинул взгляд на застывшего у окна с недокуренной сигаретой Тимура Андреевича. Тот показался ему каким-то неживым, искусственным, настолько неподвижно сидел. Даже дым от сигареты окаменел в омертвелой комнате, словно во внезапно остановленной кинопленке. Свет от зеленого абажура падал на директорский лоб, подмешивая к нему зелени, постепенно растекающейся по всему лицу, и Дод вздрогнул, хотя аналитически понимал всю несуразность пришедшего предположения. Но перерыв в акте бытия длился недолго. Тимур Андреевич пошевелился, ожил, смахивая с лица разлитую освещением зелень, словно выйдя из пут вечности, в которой одновременно пребывал. Дым заструился, потек в верх комнаты, вся картинка которой вновь прониклась, наполнилась живым движением. Доду лишь показалось, что звуки слегка отстают от вызвавших их причин, словно преодолевают какое-то дополнительное внутреннее глубинное расстояние. Тимур Андреевич поднял на него черные блестящие глаза, и Дод поспешно ретировался в коридор.

Весь этот спектакль показался ему неуместным и грубым. Конечно, он чувствовал, что Тимур Андреевич давно не празднует его, но избавляться от него таким способом, поднимая на смех - зачем? Чем-то ему не по душе организованный им математический класс. С тех пор и начались подколы насчет магических чисел. Вначале Тимур Андреевич предложил внести дополнительный час по историческому экскурсу в мир чисел. Затем настаивал на включении в курс лекций о применении и смысле различных космических констант, участвующих в образовании Вселенной. Теперь предлагал изменить сами магические числа. Что это - намеренный прием выпроваживания из школы, просто издевательство или... Безусловно, и у Дода были ошибки в работе - с той же тройкой в диссертации. А может, - мелькнула жуткая мысль, - Тимур Андреевич принадлежит тайной ложе, поклоняющейся какому-нибудь числу, и хочет затащить в нее и Дода? Или ставит какой-то опыт? Мистика, чепуха. Он же знает, что единственный довод для Дода - это логика. И больше ничего. Никакой магии, никаких священных чисел не существует, как не существует ничего бездоказательного, априорного, трансцендентного. Даже иррационального. Все в конце концов можно объяснить. А что не объясняется, не выводится, противоречит самому себе - основано на ложных предпосылках и ложных фактах.

Да, мир пронизан числами. Но не числа - миром. И никакого магического кода проникновения в существо вещей, мира и духа не существует.

Чего же тогда хочет от него Тимур Андреевич, этот странный, периодами застывающий человек, словно одновременно живущий в двух ипостасях? Вот что важно узнать.

Дод зашел в свою комнату на третьем этаже, расположенную на месте бывшей уборной. После развода с женой он по разрешению директора жил в школе. На оставшемся от уборной вдоль стены возвышении располагалась его мебель, на стене напротив и в простенках шкафов в строго симметричном порядке висели картины - портреты великих людей, которым не нашлось пока места в классах. Тут были Пушкин молодой поры; Достоевский, запечатленный в азартном упоении игры; бранящий жену Толстой; высокомерно принимающий смерть в кубке Сократ; поглощенный вулканом Пифагор, так и не смогший скрыться от магии и мощи придуманных им священных чисел; Архимед в ванне; сумевший в знак протеста откусить себе язык и затем истолченный в ступе Зенон (на портрете как раз была изображена горстка его разбитой спрессованной плоти); Гоголь в период своего сумасшествия; Батюшков, Ницше, Дарвин и почему-то Шекспир, очень похожий на картине на женщину.