Любовь Романчук: Стpанное дело

Любовь Романчук

Странное дело

Следователя Р. так и называли - Следователь. Поговаривали (в шутку, конечно, а там - кто знает?), будто он был продуктом эксперимента по созданию идеального интеллектуального детектива ХХХ, разрабатываемого еще в сталинские времена под началом Берии в лабиринтах уединенной крымской дачи, расположенной в Судаке под Фирсовой горой. Так или иначе, однако о Следователе не было известно ничего, кроме скупого перечня открытых им дел, да и то по большей части засекреченных. Даже возраст его устанавливался не по точным анкетным даннм, которые хранились неизвестно где или, как предполагали многие, были попросту утеряны, - а в зависимости от того, как Следователь выглядел: в отдельные дни, когда, напав на верный след либо подводя порученное ему дело к логическому завершению, он казался полным энергии юнцом, восторженным и немного наивным, с особым, свойственным лишь юности блеском в глазах; в иные же периоды, отмеченные в его жизни какими-то неудачами, провалами, просто бездействием, обретал вид все познавшего и давно утратившего веру и надежды старика, стоящего полутора ногами в могиле. Однако стоило сдвинуть дело с мертвой точки, произвести едва уловимый глазом оборот, как налет старости мгновенно слетал с него, сообщая всем членам утраченную было гибкость и подвижность. Ни семьи, ни друзей у него не было, по крайней мере, никто ничего о таковых не знал. Дела, которые Следователь выбирал себе (ибо никто давно ничего ему не поручал сам, полагаясь на его безошибочное чутье и питая к его персоне положенный его статусу пиетет), отличались одной странностью: все их исполнители (или/и жертвы), равно как и их действия, согласно его итоговому заключению, представляли последствия некоего глобального эксперимента над человеческой природой, цель которого была никому (в том числе и ему) не ясна. Впрочем, подобная замеченая приверженность Следователя к глобалистике, даже некоей мистификации была возведена в ранг свойственных ему причуд в числе прочих многочисленных странностей, относящихся к его прошлому и к самой натуре. Подобные глобалистские выводы, как правило, к делу не подшивались, а хранились отдельно в виде дополнений и комментариев, не имеющих прямого отношения к следствию. Говоря в общем, Следователь работал со столь хрупким и не поддающимся однозначному толкованию материалом, как возможности человеческой природы, и стимулирующими (либо гасящими) их внешними факторами (условно называемыми им Экспериментаторами). Справедливости ради следует отметить, что для проведения расследования ему вовсе не обязательно было ездить на место, как говорится, совершения преступления, а также участвовать в доносах и погонях. Вполне достаточным для этого был письменный стол, папка с документами и фотографии преступника и/или жертвы. Иногда он требовал дополнительной информации, и запросы его отличались непредсказуемостью и каким-то даже издевательством: он, например, мог попросить достать материалы о детских годах, обидах и друзьях обвиняемого (жертвы), запись беседы с подозреваемым о проблемах НЛО или СПИДа (выдумка или реальность?, совпадение или взаимосвязь?), или же пересказ снов, к которым Следователь имел особое пристрастие. Получаемая информация отображалась в виде переплетения схем и рисунков, разобраться в которых не было доступно, кроме него, никому, и в неуловимом пересечении которых, надо полагать, и таилась разгадка. Следователь Р. распутывал не только современные загадки и преступления, в неограниченном количестве поставляемые ему несовершенным обществом. В свободное от работы время он погружался в расследование древних парадоксов и исторических преступлений, черпая в том неиссякаемую пищу своему уму. Так, между прочим, на основании многочисленных сопоставлений он установил, что отец Гамлета умер вовсе не от яда белены, капнутого ему в ухо, а от передозировки беладонной, в качестве наркотического средства используемого в высших кругах средневекового общества в опытных целях (как гласила легенда, "ужален был змеей" - то есть уколот). Сон, в который он погрузился, был вскоре сменен кошмаром и муками ("и мерзостные струпья облепили, / Как Лазарю, мгновенною коростой /Все тело мне"). Гамлет же, по всей видимости, страдал обыкновенной паранойей с галлюцинаторными видениями, стирающими грань между реальным и нереальным, в различении которых и бился постоянно его ум ("Он одержим своим воображеньем", говорит Горацио в 4-й сцене 1-го акта); мучительное "быть или не быть" в этом плане можно трактовать как "быль или небыль?".