Алёна Дашук - Черёмух хвойный аромат

— Я хотел сказать, что помещённые в тебя ассемблеры включат режим стопроцентного функционирования. Взаимодействие нейронов будет каноническим. Нам больше не придётся подавать электрические импульсы, и «оживлять» клетки. За нас это сделают отвечающие за здоровую деятельность всех систем ассемблеры. И никаких энергозатрат! Ты избавишься от процессоров и прочего оборудования.

— Я буду свободен, — заключил Прохор. Его глаза блеснули.

— А говорил, мечтать не умеешь, — я расплылся в улыбке. — Смог же представить!

— Анализирую излагаемые факты, — признался мэр. — Фантазировать я, действительно, не могу.

— Ну, что, отключаю? — Истомившийся Анатолий давно топтался у голографа.

— Давай, — кивнул я.

Образ седовласого красавца исчез. Осязаемая голографическая картинка погасла. Перед нами в прозрачном ящике покоился человеческий мозг.

— Всё нормально? — полюбопытствовал мозг, когда я подключил к порту капсулу с разведёнными в физрастворе ассемблерами.

— Не сразу Москва строилась, — хмыкнул я, обращаясь к микро-динамикам.

Годами мы бились над преобразованием импульсов искусственного мозга в речь. И победили — неокортекс заговорил. Проша оказался крайне болтлив. К счастью, говорил он, преимущественно, по делу. Вот только мы, простые смертные, были не в силах переварить тот объём информации, который в доли секунд обрабатывало наше творение. Откровения неокортекса записывали на носители и вникали в них всем миром с чувством, с толком, с расстановкой.

Скоро из Центра поступило распоряжение испробовать премудрость взращенного интеллекта на руководящей должности. Прошу назначили мэром. Разумеется, о замысловатом происхождении нового городского головы знали лишь посвящённые. Мэрство неокортекса стало беспрецедентным экспериментом.

Отключить некоторые центры рукотворного мозга решили на государственном уровне почти сразу — больно уж накладно обеспечивать неокортекс электроэнергией. Каждый нейрон по функциональности и энергозатратности был сравним с мощным компьютером, а в неокортексе их насчитывались миллионы. Тогда-то Проша и лишился возможности абстрактно мыслить. Мы не очень роптали. Современный человек использует мозг на каких-то пять процентов. Прохор и так перещеголял любого из нас в разы. Всякую получаемую информацию обрабатывал в тысячные доли секунды и тут же выдавал оптимальные решения. Всё на благо родного района! Каюсь, забегали к Проше и мы, учёные всех мастей. Между делом наш умник сводил результаты сложнейших наблюдений и делал сверхточные заключения. А интуиция, фантазии… Да, что фантазии — не каждый живой-то мозг способен воспарить над прагматикой.

Центр следил за успехами Проши с одержимостью исключительной. Успехи, кстати, того стоили. За время Прошиного руководства экспериментальный городишко, где и жителей-то всего ничего, превратился в тот самый город-сад. С федеральных дотаций мы слезли и даже стали отчислять в казну весомые суммы.

По миру поползли слухи о чудо-мэре. Кто-то болтал об инопланетном разуме. Кто-то склонялся к мысли, что под псевдонимом Прохор Прохорович кроется целый штат высоколобых гениев. Кое-где заговорили об оружии последнего поколения — интеллектуальная бомба, призванная уничтожать противника с экономического тыла. Разговоры эти очень не нравились Центру. Прошу пришлось спрятать под великолепную голограмму седовласого господина. Никакой бомбы — человек, как человек. Разве что умён чрезвычайно. Как и подобает руководящему звену в нашей прекрасной стране. Версия получилась красивой, патриотической, но люди зашептались опять. Таинственный мэр показал, наконец, лик, однако, никто не видел его вне стен кабинета. Народу и вражеским голосам это казалось подозрительным.

В Центре снова заволновались. Тем более, что взгляды из-за рубежа становились всё пристальней. Нашему НИИ дали задание во что бы то ни стало найти способ вывести мэра-затворника в народ. С тех пор мы бились над проблемой, как бы минимизировать процессоры, обслуживающие искусственный интеллект. Проникся идеей и сам неокортекс. Он, как любой мозг, имел свои idee fix. Проша болел живописью. Эмоций, замешанных сугубо на аналитике, ему не хватало.

В кабинет вошла Истра. Внесла кофе. Я зыркнул на датчики за щитом. Так и есть — крупные отделы коры, отвечающие за оценочные суждения, блокировались. Это происходило всякий раз, когда видео-анализаторы отправляли в неокортекс информацию о появлении моей жены. Проще говоря, негодяй был влюблён. Стоило появиться объекту обожания, недоукомплектованный Ромео терял львиную долю своей премудрости. На какие-то факты даже закрывал зрительные анализаторы. Всё как у людей. Конечно, это касалось только поступков и речей Истры, однако… Смешно, но меня это раздражало. Проша любил Истру непостижимой для меня прагматической любовью. Как такое возможно я не понимал, оттого бесился ещё сильней.