Сергей Щипанов - Начни с начала

Наш физик Наум Абрамович был доволен моим ответом. Правда и тема была не самая сложная — закон Кулона. Я довольно толково рассказал о взаимодействиях заряженных тел и вывел на доске известную формулу — соотношение между силой взаимодействия, величиной заряда и расстоянием между телами.

— Не правда ли, очень изящное математическое выражение? — спросил учитель, обращаясь к классу. Он был энтузиастом своего предмета и старался передать нам восхищение логикой и красотой законов физики, в чем, однако, мало преуспел — восхищаться формулами, это, знаете ли, дано не каждому. Я видел, что никто из одноклассников не поспешил оценить «изящество» кулоновского закона. Наум, как мы называли его между собой, не обращая внимания на равнодушие учеников, продолжил:

— Какую другую известную формулу вам это напоминает? — спросил он одновременно меня и остальных.

— Формулу Ньютона, — ответил я за всех.

— Да, — радостно воскликнул физик, — формулу закона всемирного тяготения. Любопытное совпадение, не так ли?

— Сходство чисто внешнее, — обронил я небрежно.

Наум Абрамович даже подскочил на месте от удивления.

— Почему вы так считаете?

Он был старомоден и называл учеников на «вы».

— Тяготение и электрические заряды — явления разной природы, — ответил я.

Физик разволновался, ведь я нахально влез в область философских категорий.

— Но ведь современная наука почти ничего не знает о природе тяготения, не так ли? — воскликнул он.

Не опасаясь сморозить какую-нибудь чушь, — что возьмешь со школьника, — я отважно ринулся в пучину теоретической физики и философии, вспомнив, что мне было известно из популярной литературы о гравитационных полях, с упоминанием общей теории относительности и неевклидовой геометрии. Учитель слушал меня, вначале не скрывая удивления необычным для школьника красноречием, но, мои рассуждения были явно дилетантскими. Убедившись в этом, Наум Абрамович, улыбнулся снисходительно и вежливо дослушал до конца мою вдохновенную речь.

— Похвально, что вы, Петров, читаете не только учебник. Однако данный вопрос требует основательной теоретической подготовки и выходит за рамки школьной программы. Поэтому не будем сейчас разбирать вопросы, над которыми работают серьезные ученые. Мы не знаем, так сказать, механизма тяготения, но зато можем точно рассчитать его силу по формуле Ньютона. И не случайно она сходна с кулоновской формулой. В природе почти не бывает случайных совпадений, — наставительно произнес он. — Садитесь, Петров. Закон Кулона вы знаете хорошо. Ставлю вам пять.

Не скрою, я был рад — не так часто доставались мне пятерки, а в старших классах и подавно. Забытое ощущение гордости за свой скромный, но все-таки успех, грело душу. Приятно показать окружающим, что ты не такая уж посредственность, каковую они видели в тебе до сего времени, хотя на этом пути подстерегала опасность сделаться в глазах одноклассников выскочкой, этаким умником. Впрочем, лучше считаться всезнайкой, нежели слыть никчемной бездарью.

На меня поглядывали уже не только удивленно, но, даже с некоторой опаской. Ничего не поделаешь — непонятное часто притягивает и пугает одновременно. Это наглядно проявилось во взаимоотношениях с моим соседом по парте и приятелем Колей Серовым, по-нашему Секой. До сих пор мы с ним были на равных: одинаково переживали по случаю двоек за невыученный урок и радовались, если удавалось проскочить. Зная меня лучше других, он был теперь явно озадачен и удручен. Я понял, что теряю друга. Бедный Сека, разве мог он предположить, что за плечами у меня уже институт, доклады на всевозможных конференциях и совещаниях, где оттачивалось мое красноречие, не считая задушевных разговоров «на кухне». Мне стало жаль приятеля, но уделить ему внимание было некогда, впереди ждало новое испытание — математика. Большинство из нас, грешных, не особенно в ладах с этой наукой, требующей постоянного внимания и усидчивости, а данными качествами я-то, как раз, и не мог похвалиться. Ударить лицом в грязь, после шумного успеха, ой как не хотелось, поэтому я посвятил всю перемену учебнику. В глазах рябило от неравенств и логарифмов.

В класс вошла математичка Ксения Федоровна или Ксюша — сухая, похожая на параграф старушенция. Свой предмет она, разумеется, почитала за основу основ, прохладного отношения к нему не терпела, плохо выученный урок считала личным оскорблением. Излишне и говорить, что мои с ней взаимоотношения были далеки от сердечных.