Сергей Щипанов - Начни с начала

Сознание возвращалось медленно, я словно барахтался в густом вязком киселе. Все вокруг было зыбким, нереальным: голоса людей, их лица, даже свет от лампы под потолком дрожал, и казалось вот-вот погаснет совсем. Почувствовав боль от укола в вену на сгибе локтя, я непроизвольно дернул рукой и услышал:

— Лежите спокойно… Доктор, он приходит в себя.

В нос ударил резкий лекарственный запах, я окончательно очнулся. Медицинская сестра убрала шприц и прижала к моей руке ватный тампон. Стоящий рядом врач взял другую руку за запястье, щупая пульс.

— Что со мной, доктор? — выдавил я с трудом.

— Успокойтесь, все хорошо. Постарайтесь уснуть.

Они вышли из палаты, погасив свет. За окном серело раннее утро. Предметы вокруг снова утратили очертания, превратившись в бесформенные темные пятна. Я находился в больнице, и выйти из нее, мне уже, видимо, было не суждено. Эта мысль вызвала такой острый приступ жалости к себе самому, что захотелось заплакать, но я сдержался, вернее у меня не осталось сил даже на слезы. Так я и лежал неподвижно, наблюдая за меняющимся освещением палаты, в которой становилось все светлее — начинался новый день, от которого я не ждал ничего хорошего. Стараясь прогнать эти мрачные мысли, я стал вспоминать — теперь только прошлое могло вызвать у меня положительные эмоции — в настоящем ничего приятного не было. Почему-то вспомнился старый наш двор, где бегал пацаном, ряды дощатых сараев — в одном из них был наш «штаб», превращавшийся по желанию в подводную лодку, или звездолет. Мы тогда зачитывались Григорием Адамовым и ранними Стругацкими, затем пришла очередь Станислава Лема и Стругацких «зрелых», а потом… ну, много еще чего было потом. Воротами двор выходил на тихую улочку, знакомую мне, наверное, до последней трещины на асфальте — по ней изо дня в день десять лет подряд я топал в школу и обратно. Школа… что-то связанное с ней было у меня совсем недавно! Я вдруг отчетливо вспомнил урок истории и мою стычку с Елизаветой Владимировной.

Что это: сон? бред? Не бывает таких отчетливых снов. Не бывает такого логичного бреда. Может я уже «впал в детство»? Хотя вряд ли старики, находясь в том состоянии, ощущают себя детьми, просто их речь и поступки напоминают поведение малого ребенка. Да и по возрасту рановато мне… Я незаметно заснул.

Разбудил меня врачебный обход. Мой лечащий врач Анатолий Николаевич, обычно бодрый и жизнерадостный человек, — само воплощение здоровья и уверенности в себе, — нынче выглядел неважно. Он произнес всегдашнее:

— Ну, как мы себя чувствуем? — и попытался улыбнуться, но чересчур уж натянутой вышла улыбка. И, как я заметил, он избегал встречаться со мной взглядом.

«Плохи мои дела», — решил я.

Доктор подсел к кровати и принялся за обычные врачебные манипуляции: щупал пульс, прикладывал к груди холодный кругляш стетоскопа, или как там у них именуется прибор для выслушивания, давал указания стоящей рядом сестре. Покончив с этим, он, наконец, посмотрел мне в глаза.

— Ну как, доктор, плохо?

— Нет, нет, — поспешил ответить он, — все нормально. Вы так напугали нас ночью. Я, было, подумал, что у вас начинается кома. Вы что-нибудь помните?

— Кажется, я заснул и видел странный сон.

Это, как мне показалось, вызвало у Анатолия Николаевича неподдельный интерес.

— Какой сон? — Он как-то необычно посмотрел на меня, но я был слишком слаб, чтобы вникать в странности поведения собеседника и просто ответил:

— Я видел школу, своих ребят-одноклассников, нашу историчку…

— Ну, и что же тут странного?

— То, что это был… не совсем сон.

Мы стояли в коридоре у окна. Эдик Горецкий, суперменистый парень, успевший уже обзавестись роскошными усами, снисходительно поглядывал на меня. Эрудит, спортсмен и красавчик Эдик был признанным лидером класса и не терпел конкуренции.

— Так что ты там говорил насчет экстремизма, — насмешливо спросил он.

— Экстремизм, Эдик, это приверженность к крайним мерам, — спокойно объяснил я.

— Хорошо излагает, собака, — процитировал Ильфа-Петрова, стоящий тут же Паша Скворцов.

Паша, веселый и беззаботный малый, являлся душой общества, всеобщим любимцем. Эдик нахмурился.

— Нахватался терминов в энциклопедии, — бросил он небрежно.

Я пожал плечами и промолчал: думай, что хочешь. Паша неожиданно расхохотался:

— Нет, как он большевиков обделал, а! Елизавету чуть удар не хватил.

— Раскукарекался, петушок, — съехидничал Эдик. — Смотри, стукнет она в «органы», покажут тебе там экстремизм.