Мария Ермакова - Лазарет на перекрестке миров. Начало

Синяя шкала слева на щитке шлема показывала количество кислорода. Красная, с другой стороны — опасное расстояние удаления от станции в открытый космос. Татьяна отключила их постоянное наличие, но они периодически появлялись в поле зрения, напоминая человеку о его слабости перед космосом. В пустом пространстве, в скафандре, источающем легкое сияние, она представляла себя жемчужиной в черной пасти гигантской раковины.

После сказанного Лу-Таном ей просто необходимо было побыть в одиночестве и обдумать его слова. Полном, абсолютном одиночестве. Она понимала, что это глупо, но мысль выйти в открытый космос показалась наиболее удачной. Автономные двигатели скафандра отнесли ее далеко от станции. На самую границу зоны, обозначаемой ярко замигавшей красной шкалой. К счастью Татьяны Викторовны один из кораблей гоков находился значительно левее, не перекрывая обзор. А остальных она не видела. Станция осталась за спиной. Перед глазами уходила вдаль, манила, пугала, засасывала, шептала неведомое бесконечность. Татьяна заглядывала ей в лицо, нерешительно шепча любимое имя. И замирала, прислушиваясь к себе. Какая реакция? Шок? Боль? Сожаление?

— Анализируйте! — говорил ее прежний учитель, светило отечественной хирургии. — Анализируйте свои удачи, не спешите им радоваться. А свои провалы анализируйте вдвойне. Вам не угадать божественного замысла, истинных причин своего подъема или падения! Но систематизировать, разложить на составляющие, собрать воедино факты и сделать выводы вам вполне по силам. Человек никогда не уподобится Богу. Однако он может многое.

Она не представляла себе жизни без Артема. Засыпая, дышала в унисон с ним. Когда он бывал на дежурстве, а она дома, ощущала его все равно. Точнее не ощущала, как не ощущают собственную конечность, пока не заболит. Он был ее дыханием, ее жизнью. Обыденной, наполненной простыми радостями и смешными разочарованиями, шутливыми перебранками и минутами близости. Когда его не стало — не стало большей части ее. Куда ухнула вся масса надежд, стремлений, интересов — все то, что тоже составляло ее жизнь? Куда ушли друзья, от которых она отвернулась сама, укутавшись с головой в кокон собственного горя? Она страдала самозабвенно, словно надеялась, что муки зачтутся ей, и оттого нечто вернет обратно то, что составляло едва ли не единственный смысл жизни. Оказалось, что у жизни не может быть единственного смысла… Одиночество, рыдания в подушку, заброшенная квартира, пустой взгляд в мутное окно — она выстроила сама, своими руками! Тесный душный мирок, наполненный горьким горем. И она наслаждалась подобным существованием, пестуя и баюкая его, словно так и не рожденного ребенка.

В черной пустоте самой пустоты она не замечала: в солнечном, полном зелени и птичьего щебета утре ее Артем стоял перед ней и смотрел — одновременно серьезно и чуть насмешливо, так умел он один. Темный бобрик коротких волос, рано начавшие седеть виски, смешливые морщинки у глаз. Ямочка на подбородке. Руки — большие, теплые, умеющие спасать чужие жизни — засунуты в карманы.

Стекло шлема расплывалось перед глазами, но мужа она видела четко. Артем смотрел на нее и ждал, когда она поднимет руку в прощальном жесте. Все это время он незримо был рядом, а она, погруженная в пучину тщательно оберегаемого горя, не видела и не слышала его. Только мельтешили перед глазами как картинки проклятого калейдоскопа черный крест, могильный холмик, красный гроб, белые халаты… Зеленое одеяло…

«Он ждет уже долго!» — подумала Татьяна Викторовна. — «Он не торопит меня и не осуждает. Он даст мне столько времени, сколько потребуется, и не бросит меня, не уйдет по звездной дороге, пока я сама не отпущу его!»

— Я люблю тебя! — прошептала она, и космос отозвался помехами в наушниках. — Прощай, моя любовь!

Одинокая фигурка, висящая на перекрестке миров, смешно подняла толстую, облеченную в ткань скафандра, руку, словно давая отмашку. Невидимый шлагбаум поднялся. Загадочный путь, мерцающий тысячами неведомых глаз, был открыт. Призрачный человеческий силуэт уходил прочь, не оглядываясь. Туда…

Тсалита снова поместили в Икринку. Сатианет недовольно скрипел зубами — нейрощупы, восстанавливающие проводимость поврежденных нервных путей, тыкались в его грудную клетку, ногу, вызывая чувство среднее между щекоткой и уколами иглой. Татьяна, прикрыв веки, уже три часа управляла процессом, стремясь свести неприятные ощущения пациента к минимуму. Перед глазами висела объемная картинка нервной системы Тсалита, ориентируясь на которую она могла уменьшать или усиливать нейросигнал в зависимости от проходимости участка.