Мария Ермакова - Старуха по пятам

Погоня давно отстала, но Мара не останавливала Амока, хотя уже и не гнала в галоп. Они сильно отклонились на северо-запад, уводя преследователей в сторону. Невысокие, но густые рощи, росшие по берегам пограничной с Плессом реки, сменились знаменитым корабельным лесом Крира. Прямые сосны, похожие на гигантские храмовые свечи, торчали над редким подлеском. Земля здесь была сухой, усыпанной иглами, и конь ступал совершенно бесшумно, иногда наклоняя голову, чтобы обнюхать росший под листом гриб.

Пленник молчал всю дорогу. Молчал, когда Мара подпустила собак чуть не под конское брюхо, чтобы подстегнуть у псов охотничий азарт и увести со следа остальных, молчал, когда преследователи послали им вслед град стрел, и одна чиркнула его по виску, распоров кожу. Молчал, когда Мара загнала Амока в реку, и пришлось переплывать поток несколько раз туда-сюда в стылой весенней воде, чтобы сбить след. Поглощенная погоней женщина, казалось, забыла о том, кто сидел впереди.

Карс заговорил только, когда она в очередной раз недовольно пошевелилась в седле, напряженно вглядываясь под сумрачный лесной полог.

- Что тебя беспокоит? - хрипло спросил он

Мара не ответила, но коня остановила. Голос пленника указал ей, что глоток воды уже давно не освежал его горло. Если они не сделают привал - долгой дороги Карс не выдержит. А ехать надо! В неверном свете, проникавшем через густые щётки седых игл, она чувствовала опасность. Далекую, крадущуюся...

Женщина повозилась с узлом, распутывая руки пленника, которые, будучи связаны в течение долгих часов, распухли и приобрели синюшный цвет. Да и в седле он сидел не так уверенно, как раньше. Стоило ей спрыгнуть, как лишенный поддержки мужчина пошатнулся. Мара придержала его не по-женски сильной рукой, чтобы вовсе не сверзнулся с лошади.

- Еще немного! - сказала она, глядя на него снизу вверх потемневшими глазами, и в голосе не было просьбы. Просто констатация факта.

Взяв коня под уздцы, она прислушалась к чему-то внутри себя и уверенно пошла в узкий проем между деревьями и огромным мшистым валуном, невесть когда и как оказавшемся на лесном ковре. За густыми зарослями дикого тёрна открылась полянка с родником, бьющим у основания камня. Прозрачная струйка стекала в неровное углубление почвы, образуя то ли маленькое озерцо, то ли большую лужу.

Мара помогла пленнику спуститься и, привалив спиной к камню, напоила из сложенных ковшиком ладоней ледяной родниковой водой. Карс пил жадно. Струйки текли по его шее, груди, цеплялись за кожаный ремешок, уходящий в вырез рубашки. Мара скользнула по нему равнодушным взглядом. Если и было у пленника что-то ценное - давно забрали похитители. А то, что оставили, не иначе дешёвый амулет или памятная безделушка, не стоящая внимания.

Ткань, скрывавшая верхнюю половину лица Карса, сбилась. Повинуясь непонятному желанию - то ли интересу, то ли раздражению, она осторожно стянула повязку. В глубине запавших от усталости глаз цвета темного янтаря пленника горел лукавый огонёк.

- Ты не боишься, - уточнил пленник, - что я тебя вижу?

Мара взглянула удивлённо, намочила повязку и смыла уже подсохшую кровь, обильно залившую его лицо со стороны раны. Вытащила кинжал, окончательно освободила Карса от веревок на запястьях, задумчиво посмотрела на его непослушные пальцы. На вопрос ответила, лишь, отойдя к Амоку и роясь в своей седельной сумке.

- Зачем мне бояться? Я всегда могу убить тебя.

Пленник удивленно вскинул глаза, а затем рассмеялся. Негромко, но весело. Мара неодобрительного покосилась на него, вернулась, неся в руках зеленую ленту и сверток из голубого бархата, так не гармонировавший с её пропыленной простой одеждой. Она намочила ленту в воде, наклеила на ярко алевший порез на виске Краса. Тот почувствовал резкий, йодный запах - лента оказалась высушенным листом какой-то водоросли. Мара отложила сверток, взяла руки мужчины в свои и принялась осторожно массировать пальцы - от подушечек к основаниям, от ладоней к запястьям - разгоняя застоявшуюся кровь. Губы пленника насмешливо скривились. Ему было вовсе не смешно - он пытался скрыть, как ему больно. Способность двигаться к затекшим пальцам ещё не вернулась, а вот огонь уже был здесь: жадными иголочками впивался в плоть. Руки ощущались двумя раздувшимися шарами, наполненными кипятком, или развёрстыми ранами, в которые щедро насыпали оранжевого, как закат, крирского перца.