Александр Рубан: Могила чудес, или плач по уфологии

6

19 и 20 мая в Усть-Ушайске должен был состояться международный конгресс уфологов. Трижды - один раз в феврале и два раза в марте - областная молодежка предварила это событие тематическими разворотами, а в апреле на север области была отправлена спешная экспедиция для уточнения последних данных о наблюдениях за полетами НЛО. Результаты экспедиции превзошли все ожидания и должны были составить четвертый разворот, приуроченный к открытию конгресса. Но конгресс не состоялся. Буквально за неделю до открытия организаторы сообщили, что он переносится в другой город. Это был скандал. Уже готовый, сверстанный и вычитанный разворот был оскорбленными журналистами рассыпан и выброшен в переплавку. Только чудом (не без помощи Муравлева, разумеется) удалось добыть пробный оттиск и размножить его на ксероксе. Эти двести экземпляров усть-ушайские уфологи и довезли на сбежавший от них конгресс. Лучше бы они этого не делали. Их там подняли на смех. Оказывается, таких НЛО не бывает. Оказывается, усть-ушайская уфология отстала от мировой лет на сорок и все еще тешится бабушкиными сказками. Оказывается, серьезные уфологи давно уже научились отличать правду от выдумки и как дважды два доказали наивным провинциалам, что те занимались именно выдумками, причем не самыми удачными. Остается добавить, что ни одна из трех летних экспедиций ни одного полета НЛО над севером области уже не наблюдала. А раньше они, якобы, летали там косяками и стаями. Муравлеву искренне жаль этих увлеченных и по-своему неглупых ребят. Глядя на них, он, Муравлев, вспоминает собственную юность, и у него что-то щемит вот здесь (очень широким жестом он показал, где у него щемит). Когда Муравлеву было столько же лет, сколько сейчас Бобу, он отдал неопознанным объектам лучшие куски души, здоровья и разума. Он даже имел конфликт с компетентным органом на почве тарелочек. Однажды, лет пять назад, нечто в сияньи и грохоте приземлилось в тайге на том берегу Ушая - и Муравлев немедленно сколотил поисковую группу. Но его вызвали куда следует и сказали: "Не надо!" И все-таки он пошел. И, разумеется, ничего не обнаружил, кроме еще одной поисковой группы, состоящей из очень спортивных и на диво образованных ребят в штатском. По возвращении Муравлеву была устроена веселая жизнь, вплоть до понижения в должности,- и он, по молодости и глупости, вообразил, что КГБ намерено скрыть от общественности сенсацию века. Лишь спустя полгода он узнал из достоверных источников, что в тайге не приземлилось, а сверзилось нечто весьма земное, и что веселая жизнь была устроена ему просто для профилактики, по принципу "бей своих". Если бы не Настя-Первая... Ну, это дело прошлое! Короче говоря, если Муравлев и помог усть-ушайским энтузиастам заполучить разворот, то сделал он это из чистого альтруизма, никак не предвидя их международного срама. Он, Муравлев, всегда был альтруистом. - И скептиком, Сережа, - заметил мистер Боб. Да, и скептиком! Он выстрадал свой скептицизм! С его, Муравлева, точки зрения, мировая уфология ничуть не более научна, чем усть-ушайская, и он не видит принципиальной разницы между мировыми и усть-ушайскими выдумками. Вовик придерживался иной точки зрения - что ж, это его право. Вопросы есть? - Разумеется,- сказал Леонид.- Какое отношение все это может иметь ко мне? - Ты живешь на севере области, - сказал Муравлев.- В Шуркино. Ты можешь подтвердить, что никаких НЛО там не было? - Охотно подтверждаю. Ну и что? - Никогда? - Никогда. - А осколок?- негромко напомнил мистер Боб. - Какой осколок?- спросил Муравлев. - Я не знаю, откуда он взялся, - сказал Леонид. - Может быть, вы знаете? - Нет, - сказал мистер Боб.- Но я хочу узнать. - Какой осколок?! - заорал Муравлев. Леонид уже собирался повторить свой рассказ - ту его часть, которую Муравлев пропустил, уходя на кухню, но мистер Боб неожиданно воспротивился. - Прости, Сережа, - объяснил он, - но это необходимо для чистоты эксперимента, который я задумал. Разумеется, ты все узнаешь, но лучше потом. - Ла-адно,- чуть более высоким, чем обыкновенно, голосом прогудел Муравлев. - Ладно, ребята, я не обижаюсь. Я заранее знаю, что все это ерунда, и я не обижаюсь... Врать Муравлев не умел, и мистер Боб, чтобы как-то сгладить ситуацию, предложил выпить. - Я уже хорош, - заявил Муравлев, - а утром мне на работу. Но чтобы вы не подумали, будто я обижаюсь... Обе бутылки были уже пусты, но Муравлевский дипломат оказался неистощим. На этот раз он изверг из себя "Столичную", и Леонид ощутил некоторое беспокойство. К тому же после первого тоста ("Чтоб никаких обид!") обнаружилось, что нечем закусывать. На свет была извлечена - теперь уже из холодильника - еще одна пачка пельменей, которые мистер Боб предложил не варить, а поджарить на соевом масле. Пельмени не хотели разлепляться, и мистер Боб нарезал их кубиками, а жарили на маргарине, потому что соевого масла не оказалось. Получилось еще моментальнее, чем у Муравлева (он засекал по своим часам), и очень съедобно. Под такую закусь грех было не выпить еще раз - она бы обиделась... Потом Леонид рассказывал мистеру Бобу, какая умница его Мариша, и что Петр Леонидович весь в маму - такой же фантазер, но, в отличие от мамы, очень даже от мира сего: вычитал про какое-то детское разоружение и немедленно затеял коллекцию игрушечных пистолетов, которая скоро должна стать уникальной... Мистер Боб внимательно слушал и все пытался повернуть разговор на Маришины блюдца, но Леонид очень ловко уходил от этой вздорной темы. Блюдца пускай себе летают, Леонид ничего против них не имеет - лишь бы семья была здорова и счастлива, а Муравлев хлопал его по плечу и говорил: правильно, главное - чтоб никаких обид! Его прямо-таки зациклило на этих обидах, а ведь утром ему на работу. Потом оказалось, что говорит уже мистер Боб, а они его внимательно слушают. То есть, что Леонид его внимательно слушал, а Муравлев спал, вытянувшись в своем кресле, и время от времени взбрыкивал под столом своими слишком длинными ногами, и тогда они с мистером Бобом перенесли его на диван, чтобы взбрыкивал не так громко. Мистер Боб говорил страшно интересные вещи, от которых у Леонида, когда он проснулся, осталось ощущение чего-то огромного, сверкающего, никем не понятого и требующего немедленного научного анализа.