Владимир Печенкин - Два дня «Вериты»

— Боюсь? — Слейн вертел в пальцах сигарету. — Конечно боюсь! Но что из того? Можешь положиться на меня, что бы там ни случилось. Ведь я, ей-богу, благодарен тебе, что ты разрешил мой проклятый вопрос — писать или не писать статью для «Экспрессо». А ты? Тебе не страшно?

Багров пожал плечами.

— Просто не думаю об этом. Начинается то, к чему я готовился несколько лет. Но довольно разговоров. Наверное, Руми уже оседлал коней. Ты готов, Джо?

— А что мне готовиться? Встал и пошел. Ведь я настоящий пролетарий. Омниа меа мекум порто, как говорили древнеримские бродяги, — все свое ношу с собой… Пойдем.

Оседланные кони стояли у ворот больницы, возле них неподвижный Руми. Больничная прислуга — двое мужчин, две женщины и Паула — сидели на крыльце кухни, переговариваясь вполголоса. При виде доктора все встали, мужчины сняли шляпы. Багров подошел к ним.

— Я уезжаю, друзья. И вернее всего, не вернусь. Все вы хорошо работали и были настоящими помощниками и товарищами. Паула, подойди.

Индианка рванулась к доктору. Смуглое красивое лицо ее было печально, широко раскрытый черные глаза смотрели растерянно и жалобно.

— Да, сеньор доктор?

— Вот деньги, Паула. Раздай всем по пятьдесят долларов и столько же возьми себе. Сегодня вы уйдете отсюда. В поселках скажете, что я уехал надолго по делам. Прощай, Паула. Прощайте, друзья.

Индейцы молча поклонились. Привыкшие покорно сносить превратности судьбы, они ничем не выразили своей тревоги и сожаления, только поклоны были почтительнее, чем требовала простая вежливость.

— Ты проводишь нас до скал, Руми, — сказал Багров, садясь в седло.

— Да, сеньор доктор, — ответил индеец.

— Сеньор доктор! — к воротам бежала Паула. Она приникла к стремени, протянув к доктору руку. — Возьмите меня с собой, сеньор доктор! Разве я плохо служила? Я чувствую, что вы больше не вернетесь! Возьмите меня, добрый сеньор доктор! Мне страшно оставаться в горах! Я буду верна, как индейская собака, буду делать все, что прикажете!

Паула говорила быстро, захлебываясь и дрожа.

— В самом деле, Гарри, может, мы…

Багров строго глянул на журналиста, и Слейн умолк.

— Мы не можем взять тебя, девочка. За горами у нас трудное и опасное дело, оно не для женщин. Тебе придется остаться. Ты знаешь старого священника в Кхассаро? Он хороший человек, и мы с ним всегда ладили. Завтра пойди к нему и скажи, что доктор очень просил его о тебе позаботиться. Это все, что я могу сделать для тебя. Прощай, Паула.

Он ласково отстранил плачущую девушку и тронул коня каблуком.

— Славная она девчонка… — пробормотал Слейн. Но доктор не ответил, не обернулся. Склонившись с седла, он что-то говорил Руми, шагавшему рядом. Руми слушал невозмутимо, как будто это были обычные распоряжения по больничному хозяйству — ни кивка, ни жеста.

Там, где тропа вошла в расселину между скал, Багров придержал коня.

— Ты все понял, Руми?

— Да, сеньор доктор.

— С сегодняшнего дня ни один человек не должен находиться на территории больницы.

— Да, сеньор доктор.

— Восемнадцатого августа в полдень включишь рубильник.

— Да, сеньор доктор.

— Если придет полиция, постарайся, чтобы не было жертв. Встретимся, как условились… Ты хорошо запомнил?

— Да, сеньор. Предместье Адигарадо, ресторан «Подкова». Сеньору доктору не надо беспокоиться.

— Хорошо. Прощай, Руми. Поехали, Джо.

Скалы уже скрыли белые домики больницы, отвесные утесы нависли над дорожкой.

— Восточный поэт сказал: «Прохожий, на этой тропе жизнь твоя — как слезинка на реснице…» Итак мой сумасшедший друг, мы вступили на тропу войны.

Багров не ответил.

Они вышли на перрон столичного вокзала ранним утром 17 августа.

— Ну, вот она, столица, — сказал Багров, озабоченно вглядываясь в вокзальную суету. — И явились мы вовремя. Ты видишь?

С фасада вокзала пронзительно кричали яркими красками предвыборные плакаты с фотографиями представительных мужчин.

«У тебя нет работы? Ты получишь ее, если отдашь свой голос за партию независимых христиан!» — вещал с оранжевого транспаранта пожилой сеньор в галстуке-бабочке и с лакейскими полубаками.

«Все, чего тебе не хватает сейчас, ты получишь, если править страной будет партия католиков-республиканцев!» — прижав руку к сердцу, внушал с голубого плаката средних лет мужчина с лицом Иисуса Христа.

«Друг! Протяни руку независимым, и ты получишь все!»

«Все порядочные люди — католики-республиканцы!»