Александр Рубан - Путник

лишь тот разочаруется,

кто очарован был,

кто, славой не обласканный,

не может ничего.

Звезду б ему на лацкан

и лавры б на чело...

...От жадности к овациям,

Господь, меня храни!

Зачем соревноваться

тому, кто не ревнив?

* * *

Устал я, как хомут, нести

божественную лиру,

ни сытости, ни мудрости

не прибавляя миру.

* * *

Не смог продаться -- не жди дотаций.

Под мецената -- подмыться надо.

Живи поэтом на свете этом -

и лишь на том узришь свой том...

Не паникуй и не сдавайся:

не публикуют -- издавайся!

* * *

Не дом, не дачу, не дворец

возводит истинный Творец -

пока легка Его рука,

Он лепит замки из песка,

миры из облаков.

Потом суровеет лицом

и, переставши быть Творцом,

становится Своим жрецом -

вожатым дураков.

Мне повезло: мои труды

не приземлённы, не тверды,

не зла моя судьба.

Я, слава Богу, не дорос

до восприятия всерьёз

любимого себя.

* * *

"Выхожу на Льва Толстого!" -

говорил один прозаик,

выходя на Льва Толстого

из трамвая № 3.

* * *

Поэт не беседует с Богом:

он служит Ему словостоком,

порой не желая сам.

Обласканный или избитый,

из храма, из хлама, из быта

карабкается к небесам.

И -- настежь душа поэта,

штормами астрального света

просвистанная насквозь.

И -- едет поэтова крыша:

к ответам, услышанным свыше,

он вряд ли отыщет вопрос.

* * *

Мне суетно. Людской реки теченье

плеснёт лицом, которое всегда

любил, но не до умопомраченья,

не до потери страха и стыда.

Мне одиноко. Печку приоткрою.

Растопки нет, но есть черновики.

И буковки, как трупики героев,

осыплются с обугленной строки.

Мне снится ненаписанная повесть -

наверное, уже в тридцатый раз.

Во сне от боли вскрикивает совесть

обрывками талантливейших фраз.

Зачем винить себя или кого-то?

Опровергают тщетность бытия

моя любовь, моя судьба,

работа моя.

* * *

Жили-были дурак и работа

и взаимно любили друг друга.

Это было бы счастьем. Но кто-то

им завидовал до испуга,

ревновал и поблизости шастал,

надоедливый, как покойник...

"Работа -- дурак -- начальство" -

трагический треугольник.

* * *

Поэт переводит поэта -

по зыбкому мостику смыслов

над гибельной бездной безвестности,

над радугами, над порогами -

слепец переводит слепца.

* * *

Всегда осторожно

к чужой прикасается боли

старый поэт -

безногий сапожник,

помнящий про мозоли,

которых нет.

* * *

Геройство, или преступленье -

писать стихи о буйстве чувств,

когда слабеют слух и зренье,

когда отказывает вкус?

* * *

На Бога не пеняй, живя убого:

Бог всем даёт. Не все берут у Бога.

* * *

Сальери.

Постой, постой!.. Ты выпил!.. без меня?

Моцарт (бросает салфетку на стол).

Довольно, сыт я.

Александр Пушкин.

Я есмь энергетический вампир.

Мы обществу нужней, чем горлу гланды.

Нас много. Мы слетаемся на пир,

когда творить пытаются таланты.

Они пылают творческим огнём

бездымно и вполне безрезультатно,

а мы их биополе жадно пьём,

нам делается сытно и приятно.

Они, потея, мучась и мечась,

кантуют Слово, как Сизиф свой камень,

а мы, насытясь, в этот самый час

шедевры лепим левыми ногами.

Они бесславно выгорят дотла,

истлеет терпеливая бумага,

а мы свершим великие дела

во славу нашу и себе во благо.

Конечно, мы рискуем головой:

зло истребимо. Но не в полной мере!

Один из нас высасывал Сальери,

пока не выпил кубок роковой.

Другой, об этой драме возвестив,

упал с свинцом в груди и с жаждой мести.

Кто ядом, кто "лепажем", кто бесчестьем -

всяк норовит вампира извести.

За что? За наш дурной, но верный глаз?

За легковесность гениальной строчки?

За то, что травят нас поодиночке,

не в силах ликвидировать как класс?

Разговор книгоиздателей о поэте

(Драматическая рубайка)

Издатель NN:

-- Почитайте старого поэта!

Издатель КК (снимает шляпу, садится за стол, пристраивает рядом издательский портфель):

-- Можно. Чем он осчастливил нас?

Издатель NN:

-- Вот-с! -

(кладёт перед КК папку с рукописью)

Издатель КК (пытается на ощупь определить толщину):

-- Однако... Резв его Пегас!

Издатель NN (выкладывает из папки исписанные листы):

-- Стансы, рубаи, венок сонетов,

семь -- по дням недели -- триолетов,

две баллады, дюжина куплетов,

акростих, либретто для балета

и патриотический романс!..