Александр Рубан - Русский Марс

Я запаниковал: а не вернутся ли к нему и страх, и чувство долга, если употребить нашатырь? Не пропадут ли втуне мои труды и траты? Но выхода не было, и пришлось попробовать.

Ахинея стала более связной, оставаясь по-прежнему ахинеей. Водоросли оказались не водорослями, а фамилией инородца, которую Колюнчик наконец вспомнил: Саргасса. Лео Кристоф Саргасса. Криптолингвистика имела более прямое отношение к делу: криптолингвистом был некий скандинав с труднопроизносимой фамилией, которую Колюнчик так и не произнес. Этот скандинав раскрыл людям глаза на истинный и страшный смысл, упрятанный в романе убиенного Саргассы, - за что вскорости и сам поплатился жизнью. Скальные черви-оборотни не знают пощады, но до времени вынуждены таиться. А скандинав вычислил одного из них...

- Ну и где же он, этот разумный червяк? - спросил я. - В каком из фиордов?

Не следовало мне задавать этот вопрос - и таким тоном. Колюнчик смотрел на меня круглыми от страха глазами и не произносил больше ни слова. А когда я, хмыкнув, потянулся за фляжкой, чтобы расплескать по стаканам, он шарахнулся от меня вместе с креслом. Да так, что чуть не вышиб затылком роскошное, во всю наружную стену, окно. И вышиб бы, если бы это было обычное, а не гермостекло, предназначенное выдерживать прямые попадания метеоритов... Марсианская атмосфера не то чтобы смертельна для человека, но всё-таки неприятна - особенно в районе Карбидной Пустоши. А двухкомнатный "люкс" и кислородная маска наготове - это как-то несовместно.

Беседовать мне стало не о чем и не с кем. Я сунул руку в тумбочку и остановил запись. "Информация". Даже на компромат не тянет... Стереть? Завтра... Неужели всё-таки переборщил, допоил человека до розовых чёртиков? Я произвел в уме перерасчет двух с половиной кило "марсиановки" на земную сорокаградусную и разделил на два. Слаб, слаб оказался Николай Иванович Стахов! Но кто же мог знать?

Контузия пошла ему на пользу: она вышибла из него всех розовых чёртиков заодно с червями, и теперь он мирно сопел, разметав на поверженном кресле моднючие силикопластовые лапти и пуская пузыри в ковер. Частью в ковер, а частью на рукав своей малиновой косоворотки с набивной вышивкой. На затылке под светленькими кудряшками лиловела солидная гуля.

Вдвоем с коридорным, явившимся на мой звонок, мы уложили гостя на диван. Сочинять ничего не пришлось - коридорный удовлетворился одной из фляжек. Ему, надо полагать, не впервой...

Когда я проснулся, младшего исправника Стахова не было в моём номере, а на тумбочке лежали мятая двадцатка, серебряный трояк и горка никеля целковых на два. Выгреб всё, что было, демонстрируя неподкупность. "Честь продается, коли её нет".

Я хлопнул себя по лбу и сунулся в тумбочку.

Нет, дискета была на месте, и запись он тоже не стер.

Трезвое восприятие пьяного бреда нисколько не прояснило моей ситуации. Тем не менее, вечером, после обычного турне по собраниям, приказам и присутствиям Дальней Руси, я не поленился расшифровать запись и прочел глазами.

Бред остался бредом и на бумаге. Либо Николай свет-Иванович его заранее сочинил и в продолжение всей пьянки затверживал, либо... Подумав, я решил взять на заметку латиноамериканского сочинителя

Хотя, на кой мне чёрт их имена, если оба они мертвы?

3

Николай Иванович смотрел на меня из-под козырька по-молодому честными глазами, и в глазах его были тоска, и страх, и неистребимое чувство долга.

- Здравствуй, Андрей, - ответил он. - Может быть, не надо?

- Я принес тебе запись, - сказал я. И положил на барьер черную пуговичку дискеты. - Я записывал нашу беседу. Помнишь?

Он помнил.

- Это... копия? - спросил он.

- Зачем? - удивился я.

- Ну как зачем... Чтобы.. ну...

- Чтобы тебя шантажировать? - догадался я.

Он не то кивнул, не то просто опустил голову (козырек фуражки упал ему на глаза), осторожно, как ядовитого карбидного клопа, взял дискету и повертел её в пальцах.

- Тебя же бесполезно шантажировать, Колюнчик, - сказал я. - Поэтому я просто расшифровал запись.

- То есть, ты во всем разобрался? - он задрал голову и вопросительно посмотрел на меня из-под козырька. - И решил остаться? Сам?

- Ни в чем я не разобрался и оставаться я здесь не намерен. Я расшифровал запись. Ну, записал, понимаешь? Буковками. На бумаге. - Он наконец-то понял и сник. - Мне не нужен твой голос, - добавил я.

- Спасибо, - выдавил из себя Колюнчик, засовывая пуговичку-дискету в карман.

- А теперь, Николай Иванович, - сказал я официальным голосом, перейдем к делу... Мой паспорт у вас в левой руке, а вот мой билет бессрочный, гарантирующий мне место на любом из рейсовых и нерейсовых кораблей, вылетающих из космопорта Анисово. Я намерен вылететь ближайшим рейсом.